Слишком много женщин (сборник)

– Встречный вопрос? Что ж, объясню. Она зовет Мура – Уолли. Уверяет, что он вовсе не собирался на вас жениться. Говорит, будто у вас крыша поехала – доподлинные ее слова, – когда вы обнаружили, что он по-прежнему с нею встречается. Утверждает, что вы так и не очухались. От себя могу добавить, что не верю всему сказанному. Разве вы похожи на сумасшедшую? Пожалуй, нет.

Румянца как не бывало. Мисс Ливси застыла перед пишущей машинкой, занеся пальцы над клавиатурой, словно я просто заскочил поздороваться и скоро вновь убегу, но затем развернулась ко мне. Тон ее голоса соответствовал выражению глаз.

– Вам бы следовало попросить у меня список самых отъявленных сплетниц отдела. Но вы, наверное, в нем не нуждаетесь. Если бы попросили, Роза оказалась бы в первых же строчках. Впрочем, вы нашли ее сами. Когда отыщете остальных, пожалуйста, не затрудняйтесь пересказывать мне самое интересное. У меня полно работы.

Мисс Ливси отвернулась к машинке, окинула быстрым взглядом заправленный в нее лист и забегала пальцами по клавишам.

У меня имелись наготове разнообразные ответы (в том числе такой: это Роза отыскала меня, а вовсе не наоборот), но надрываться, перекрикивая стрекот машинки, как-то не хотелось, а потому я решил поберечь связки и вышел молча.

Рабочий день перевалил за экватор, а я еще не приступил к разработке персон, названных Розой. Вернувшись в свой кабинет, я позвонил главе секции резервного персонала, сообщил, что хочу поговорить с мисс Гвинн Феррис, работающей под его началом, и попросил отправить ее ко мне. Он отвечал, что ему очень жаль, но мисс Феррис в данный момент занята – печатает под диктовку начальника другой секции, чья секретарша сегодня отсутствует; попозже меня устроит? Ну конечно, согласился я, пусть заглянет в любое удобное для нее и него время. Уже вешая трубку, я заметил, что кто-то заслонил собой дверной проем моего кабинета.

Этим заслоном оказался высокий и тощий молодой человек, обладатель копны непослушных волос, которым не повредило бы знакомство с расческой или даже с парикмахерскими ножницами. Он походил на поэта, упорно ищущего вдохновения, а поскольку его взгляд явно упирался в меня, я сразу расправил плечи.

– Могу я войти, мистер Трут? – тихо прогудел он голосом, похожим на раскат грома где-то за чертой горизонта.

Когда я ответил согласием, он вошел, закрыл за собою дверь, тремя широкими шагами достиг выбранного стула, уселся и сообщил мне:

– Бен Френкель. Бенджамин Френкель. Как я понимаю, вы ищете убийцу Уолдо Мура?

Значит, за неимением Гвинн Феррис на ловца выбежал второй подозреваемый – тот серьезный и страстный молодой человек, которому, по уверениям Розы, обольстительница вконец вскружила голову своими обещаниями.

Рассматривая Френкеля, я натолкнулся на его взгляд, такой упорный, что невольно напрягся, опасаясь вылететь вперед спиной в окно.

– Лично я не описал бы свои занятия именно так, мистер Френкель, – сказал я ему, – но возражать не стану.

Он этак мило, печально улыбнулся.

– Для моих целей сойдет и это, – объявил он. – Я и не ждал, что вы сразу раскроете карты. Я уже заходил несколько раз с утра, когда услышал, зачем вы здесь, но не заставал вас на месте. Хотел сказать, что мною владеет впечатление, будто именно я убил Мура. Это впечатление я ношу в себе с той ночи, когда это случилось… вернее сказать, со следующего дня.

Он умолк, и я ободряюще кивнул:

– Делайте свой ход, мистер Френкель. Пока все слишком туманно. Это просто впечатление или вы готовы чем-то его подкрепить?

– Боюсь, получится не очень хорошо. – Когда Бен Френкель хмурился, его густые брови сходились у переносицы темными тучами, под стать громовым раскатам голоса. – Я надеялся, вы расставите все по местам и избавите меня от наваждения. Вы обещаете, что этот разговор останется между нами?

– Зависит от содержания. Я не смогу хранить в тайне признание в убийстве…

– Боже, я не собираюсь признаваться!

– Тогда зачем пришли?

Френкель вдохнул поглубже, задержал воздух на пару секунд и наконец выпустил.

– Ненависть к Уолдо Муру, – начал он, – была одной из сильнейших эмоций, какие я когда-либо испытывал. Вероятно, самой сильной. Не скажу, чем она вызвана, потому что не считаю себя вправе упоминать чужих имен, но сомневаюсь, чтобы хоть один человек на земле ненавидел кого-то сильнее, чем я его. Ненависть изводила меня месяцами, я был напуган ею, в буквальном смысле напуган. Я всегда питал глубокий интерес к феномену смерти. Эти две силы смешались во мне, как в пробирке. Из них, из двух этих позывов, родилось нечто новое, какая-то жуткая смесь. Одна сила – ненависть – была эмоциональным откликом. Вторая – интерес к смерти – чисто умозрительной реакцией на стимулы. В результате их смешения я был поглощен концепцией смерти Мура и мог думать только о ней, воображать ее снова и снова в конкретных и ясных образах. Нередко меня посещала идея автомобиля, который проносится над Муром, давя его насмерть. Даже не скажу в точности, сколько раз. Десятки.

– Мура убила не идея. Его раздавил седан.