Слишком много женщин

– Я пойду сейчас, – сказала она.

– Погодите, – я подошел, чтобы помочь ей освободиться от пальто. – Сейчас у мистера Вульфа одно свидание, которое он не может пропустить, – это свидание с орхидеями до одиннадцати утра.

Я взглянул на часы.

– Мы можем выйти через час с четвертью. Я встречу вас в вестибюле без четверти одиннадцать.

Но она знала, чего хотела.

– Я не собираюсь просто сидеть тут, – сказала она, – а если попытаюсь печатать под диктовку, то не смогу. Нужно идти сейчас и подождать его. Побудьте тут минутку, пока я скажу мистеру Розенбауму.

Я повесил пальто, которое держал в руках, и сказал, что мне нужно было до ухода ещё кое-что сделать в этом здании. Она сдалась, но только потому, что не имела надо мной власти. Я вышел, не имея никакого представления, как отреагирую, если она бросит свои фокусы и начнет себя вести со мной честно. Она согласилась встретиться в вестибюле в десять сорок пять, а я вернулся в свою комнату, поднял трубку телефона, позвонил Вульфу и предупредил его, чтобы он ждал нас в одиннадцать часов. Я также сказал о том, что узнал Самнера Хоффа, Затем я позвонил телефонистке компании «Нейлор – Керр» и попросил соединить меня с офисом президента.

На этот раз мне пришлось долго уговаривать, чтобы меня с ним соединили. У него было важное совещание, и его нельзя было беспокоить, но я в конце концов убедил секретаршу, что в это утро я гораздо важнее всяких совещаний, и меня попросили не класть трубку. Я долго её держал. Через пять минут мне стало интересно, чем она занимается, а ещё через три минуты возникло подозрение, что меня собираются оставить голодать. Я уже начал слегка покачиваться, когда услышал голос секретарши:

– Мистер Гудвин?

– Все ещё тут и не потерял надежды.

– Пожалуйста, поднимитесь в комнату директоров, на тридцать шестой этаж. Вас пустят.

По её тону я понял, что это был исключительный случай – один из тысячи, – и тепло поблагодарил её.

Секретарша на тридцать шестом этаже объяснила мне, где находится комната для совещаний. Когда я подошел к ней, охранник перед дверью убедился, что мое имя было действительно Гудвин, и открыл мне дверь. Я вошел с чувством собственного достоинства.

Их, пожалуй, не проведешь. Комната была большая, с высокими потолками, хорошо освещенная и производящая сильное впечатление на такого рядового служащего, как я, который состоял в штате всего каких-то три пятых недели. Огромный ковер покрывал почти всю комнату. Стол из светлого орехового дерева был размером с мою спальню, хотя немного другой конфигурации. Вокруг него стояли просторные кресла, обитые коричневой кожей, – двадцать, а может, и больше – и все, за исключением четырех-пяти, были заняты. Два кресла стояли по торцам стола, остальные – вдоль него.

В одном из кресел в дальнем конце сидел Джаспер Пайн. В другом утонул человек, чье тело было настолько маленьким, что большая часть кресла оставалась свободной. Возраст, несомненно, иссушил его. Я узнал этого человека с первого взгляда, потому что видел его портрет на стене в офисе президента: это был Джордж Нейлор, один из основателей фирмы и отец миссис Пайн, для меня Цецилии, и мистера Керра Нейлора, ныне покойного.

Пайн, не вставая, сказал:

– Джентльмены, это мистер Арчи Гудвин. Гудвин, здесь происходит совместное совещание совета директоров и некоторых руководящих работников. Это специальное совещание, созванное для того, чтобы рассмотреть вопрос о смерти мистера Керра Нейлора. Мы обсуждали его довольно продолжительное время во всех аспектах. Было сделано предложение, чтобы мы поручили мистеру Вульфу, вашему работодателю, продолжить расследование и заняться также смертью мистера Нейлора. Некоторые из присутствующих считают, что прежде чем решить этот вопрос, мы должны…

Он остановился, потому что старый Джордж Нейлор пробормотал какое-то выразительное слово. Это слово часто можно слышать от фермеров, занятых на полевых работах, от шоферов грузовиков, детективов, которые подвергаются опасности, однако я не ожидал, что оно могло использоваться на совещаниях директоров.

Основатель добавил к этому:

– Это почти решено! Конечно, пусть Вульф продолжает!

Я отметил, что его сын унаследовал тенор не от него. У основателя фирмы был баритон, все ещё громкий и сильный, хотя возраст уже давал о себе знать.

По креслам присутствующих пробежал шепоток. Пайн возразил ему с вежливой почтительностью, но в его голосе проскользнуло некоторое нетерпение:

– Я думал, мы согласовали, мистер Нейлор, что сначала должны выслушать Гудвина. Гудвин, расскажите нам, что вы уже сделали с тех пор, как пришли сюда в прошлую среду?

Насчет того, чтобы предложить мне присесть, не было сказано ни слова, хотя в комнате стояло пять свободных кресел. Увидев, что одно из кресел у ближайшего ко мне края стола было свободно, я сел, устроившись поудобнее.

– Вы предпочитаете услышать отдельные наиболее важные моменты, – спросил я, – или всю кухню?