Слишком поздно

Слоун сворачивается клубком у меня на коленях, и я обнимаю ее, стараясь не обращать внимания на боль в руке. Зарываюсь лицом в ее волосы, вдыхаю их аромат.

– Ты цела?

Слоун с трудом, всхлипывая, кивает.

– Не ранена? – спрашиваю, оглядывая ее. Вроде нет. Тогда я кладу руку ей на живот и, закрыв глаза, выдыхаю. – Прости, я виноват, – говорю, чувствуя, что подвел ее. Эйса сумел добраться до нас.

Крепко обняв меня за шею, чуть не душа, Слоун мотает головой:

– Спасибо. Спасибо, спасибо тебе, Люк.

Сирены воют уже во дворе.

В дверь колотят.

Одновременно в окно влезает Райан, оглядывает комнату и, оценив ситуацию, идет к двери, отпирает ее. В квартиру с криками вваливаются патрульные. Один уже лезет с вопросами ко мне и Слоун, однако Райан уводит его в сторонку.

– Дай им минуту, черт тебя подери.

И нас оставляют в покое. Даже не на одну, а на несколько минут. Я держу Слоун, когда в квартиру входят медики. Я держу ее, когда они проверяют пульс Эйсы, и не отпускаю, даже когда называют время смерти.

Я продолжаю обнимать ее, и когда рядом на пол опускается Райан.

– Видел твою тачку, – говорит он, имея в виду аварию. – Ты цел?

– Никто не пострадал? – кивнув, спрашиваю я.

Он качает головой.

– Только ты, судя по всему.

Слоун, встрепенувшись, озабоченно присматривается ко мне, видит раны.

– Боже, Люк. – Она ощупывает мою голову и зовет в сторону: – Он ранен! Помогите кто-нибудь!

Отползает в сторонку, пропуская ко мне медика. Тот ненадолго присматривается к моей голове и делает вывод:

– Надо бы доставить вас в больницу.

Райан помогает ему поднять меня с пола, а я, когда мы проходим мимо Слоун, беру ее за руку. Она тут же цепляется за меня и, двигаясь спиной вперед, смотрит во все глаза, спрашивает:

– Ты как? Что случилось?

Я ей подмигиваю.

– Так, небольшая авария. В водах Фреда не утонешь, если круизный корабль ломится от тако с лососем.

Слоун улыбается, сжав мою руку, а Райан выразительно смотрит на одного из медиков.

– Гляньте там, вдруг у него сотрясение. Когда его ранили в прошлый раз, он нес такую же ахинею.

Меня укладывают на каталку в машине «Скорой», но я по-прежнему не отпускаю Слоун. Та забирается в салон и садится рядом, смотрит на меня с тревогой и вместе с тем с облегчением, какого я в ее взгляде прежде не видел.

Сжав ее руку, я говорю:

– Все кончено, Слоун. Больше он тебе не страшен.

Эпилог

После гибели Эйсы минуло три месяца. Слоун так и не рассказала, что творилось в квартире в те часы, что она провела с ним наедине. Надеюсь однажды все-таки услышать эту историю, но не давлю. На какие мерзости был способен Эйса, я знаю, и у меня заранее волосы встают дыбом. Слоун ходила к психотерапевту и вроде бы даже с пользой, а о большем я ее просить и не смею. Не тороплю, пусть справляется с пережитым в удобном ей темпе.

В день моей выписки хоронили Эйсу. Мы как раз были на квартире, собирали пожитки, когда позвонил Райан и сообщил эту информацию. Я все передал Слоун, хотя и знал, что на церемонию она пойти не захочет.

Правда, потом она передумала, попросила отвезти на кладбище. Сперва я ее отговаривал, затем пришлось напомнить себе: Слоун знала Эйсу дольше моего и была одной из немногих людей, которые для него что-то значили. Пусть он и держал ее в страхе, а свою любовь доказывал извращенным способом.

Кроме нас, на похороны никто не пришел.

Я попытался представить себя на месте Эйсы, понять, каково было жить без семьи и друзей в окружении лжецов и притворщиков. Никто не устроил ему погребения, поэтому все прошло скромненько: присутствовали священник из похоронного бюро, я, Слоун и еще один работник конторы. Думаю, не приди мы со Слоун, то и молитвы бы не прозвучало.

Не скажу, что я проникся к Эйсе бóльшим пониманием, ведь он же и стал причиной, по которой никто не пришел с ним проститься. Мне лишь стало его как никогда жалко. Он сам и был источником яда, которым отравлял на своем пути все.

Слоун не плакала. Священник прочитал короткую проповедь, затем произнес молитву и спросил, не хочет ли кто-нибудь сказать прощальное слово. Я покачал головой, ведь, положа руку на сердце, явился исключительно за компанию со Слоун. А вот она кивнула. Она постояла, держась за меня, посмотрела на гроб. Осторожно выдохнула и наконец заговорила:

– Эйса… У тебя было столько возможностей, но ты каждый божий день ждал, что мир отплатит тебе за несколько паршивых лет детства. Вот тут ты ошибался: мир нам ничем не обязан. Мы берем, что дают, и извлекаем из этого, что можем. А ты брал что давали, обсирал это и ждал чего-то получше.

Цветов никто не принес, и поэтому она возложила на крышку сорванный тут же одуванчик. Тихим шепотом произнесла: «Каждый ребенок заслуживает любви, Эйса. Мне жаль, что тебе ее не досталось. За это я тебя прощаю. Мы оба тебя прощаем».

Она еще несколько минут постояла молча. То ли читала про себя молитву, то ли мысленно прощалась с Эйсой. Я терпеливо ждал. Наконец она отошла от могилы и, вновь схватив меня за руку, зашагала прочь. В тот момент я порадовался, что мы пришли на похороны. Одному Богу известно, как ей нужно было посетить церемонию.

* * *