Слишком сильный

Она печально переглянулась с некоторыми учителями. Наказанными, очевидно, считали себя они, а наказанием, по всей видимости, был я.

— Сейчас уже администрация не решает все единовластно, — мягко продолжила она, — но поскольку и с ребятами ты тоже не ужился… — она развела руками.

— С кем я не ужился? — пробормотал я.

— А с кем ты ужился? — проговорила она. — Ты срываешь мероприятия, подготовленные ребятами, тренировки!..

Учителя возмущенно зашептались.

— Уже год начался. Не знаю, какая школа тебя примет… — Она задумалась.

— Можно сказать? — поднялся Данилыч. — Я прошу оставить его… под личную мою ответственность!

Повисла пауза. Зазвонил телефон. Латникова сняла трубку. Было слышно, как там что-то быстро заговорили по-французски. Латникова некоторое время слушала, недоуменно подняв бровь, потом передала трубку Данилычу.

— Бонжур! — проговорил Данилыч, потом только слушал, повторяя. — Бьен… Бьен… Оревуар! — проговорил он и повесил трубку.

Все молча смотрели на него. Усы Данилыча дрожали от сдерживаемого хохота.

— Звонили из французского консульства…

— Это я уже поняла, — резко сказала Латникова.

— Французские «Юные борцы за мир» решили, кого они к себе пригласят.

— И кого же? — ледяным тоном спросила Латникова.

— Дусю! — сказал Данилыч и захохотал.

За эту же перемену все стало известно всем. Все, оказывается, прекрасно знали, что Дуся — это я. Были только разные версии того, почему именно нас пригласили в Париж.

Суровее всех, конечно, был Пека. Ну что ж, его злобу можно было понять: ведь это он же создал Дусю, а потом отрекся — и вот теперь такой поворот.

— При чем тут Дуся? — разглагольствовал он. — Вы на этого хлопчика посмотрите — вот кто крутит всем. Крутые связи у хлопчика оказались!

— Да какие у меня связи? — бормотал я. — Две недели всего прошло, как мы в город приехали!

— Да? — усмехнулся Пека. — А как же тебя в нашу школу взяли, да еще из дома, который к школе теперь не относится?

Что я мог сказать? Ланин вообще не подходил ко мне, ходил мимо с оскорбленным видом. Он, видно, считал, что я хамски перебежал ему дорогу, — но ведь это он сам себе перебежал! Я-то чем виноват, что его доклад вызвал у француза такую тоску? Я хотел, наоборот, его спасти. Но как это доказать?

Зато Ирка Холина стала метать на меня жгучие взгляды и, когда я подошел к ней, сказала, что если я хороший мальчик, то привезу ей из Парижа «блестки», то есть такое вещество, от которого скулы переливаются и блестят. Я сказал, что постараюсь.

Потом подошел серьезный Волосов, сказал, что я должен напрячь все силы и привезти из Парижа компьютер, хотя бы самый элементарный, — иначе разговоры о компьютерном обучении останутся разговорами! Я сказал, что постараюсь.

Потом подошли Пека с Мяфой, уже примирившиеся с моей бешеной карьерой, и сказали, что если я настоящий парень и уважаю нашу секцию каратэ, то я должен привезти всем форму с иероглифом на спине, а также специальный бамбуковый набор орудий, при котором каратист оказывается практически непобедим. И я вдруг вспомнил, что я, оказывается, член их дружного коллектива (не случайно они вчера, несмотря на дождь, проводили со мной занятие в сквере); я растрогался и сказал, что постараюсь.

— И кассеты привезешь! — деловито добавил Пека. — А то этот, — он глянул на Ланина, — никогда ничего не привозит!

— Все. Доездился! — мстительно воскликнул Мяфа.

И уже в самом конце перемены ко мне подошел Ланин и сухо сказал, что он не хочет, чтобы я выглядел смешным, поэтому ближе к моему отъезду объяснит мне несколько важных моментов.

— Спасибо! — Я попытался его обнять.

Хороший мужик оказался этот Ланин. Подойти к своему противнику в такой ситуации, держаться с таким достоинством не всякий может! Хорошие, в сущности, ребята у нас в классе — добрые, простодушные!

Тут прозвенел звонок, мы, радостно переговариваясь, пошли на урок.

Вошел мрачный Данилыч с журналом, поднял руку, требуя тишины, и объявил, что во Францию едет Дуся… а внутри нее — он еле заметно усмехнулся — …едет Латникова!

Сперва была тишина, потом — гвалт.

— Ваще уже! — гневно кричала Ирка Холина. — Ваще уже!

— Не понимаю, — поднялся Ланин, — почему представителем «Юных борцов за мир» должен ехать… взрослый человек? Что подумают французы о нас? Кем мы сами, — он ткнул себя в грудь, — будем чувствовать себя?

— Она ж ничего не сделает, что нам надо! — с болью воскликнул Пека.

Данилыч, усмехаясь, смотрел на нас.

— Ишь расшумелись! (Мы немножко умолкли.)… А скажите — что вы способны там сделать?! — Он оглядел класс. — На каком языке, хотя бы, вы намерены объясняться? Что-то успехов во французском я не вижу!

— Молодые всегда поймут друг друга! — выкрикнул Пека и был награжден аплодисментами.

Я, растрогавшись, смотрел на него. Надо же, не за себя, а за принцип как старается! Жалко, что мы вчера с ним дрались, а то бы я сегодня уже мог его полюбить!

И весь класс шумел — и все ради меня! Ну, не ради меня, а ради принципа, а все равно приятно.

Честно говоря, я от них этого не ожидал… Вдруг все умолкли. В дверях стояла Латникова.