— Мы присмотрим, — усмехнулся подошедший к ним Зампано. — Молодец, крестничек. Главное — не вешать нос. В отношениях всегда так. Если как следует извинишься, все и всегда можно исправить.
— Сказал дважды разведенный, — толкнул его локтем в бок Джерсо, который, как всегда, маячил рядом.
— Но потом-то все сложилось нормально, — Зампано невозмутимо пожал плечами. — Так что я знаю, о чем говорю.
— У нас все не так, — вздохнул Альфонс. — И не надо, пожалуйста!
— Да ладно, что мешает интрижке-то? — пожал плечами Зампано. — Не думаю, что этот парень, — он указал большим пальцем на развлекающегося Лина, — запихнет ее в пояс верности, она как женщина ему вообще не нужна. А ты ей нравишься.
Джерсо снова пихнул его в бок и указал на малинового Ала.
— Прекрати смущать крестника. Он пока не дорос до наших мудрых лет. Пускай сам шишки набивает.
И они пошли набивать шишки.
Мэй сердито провела расческой по волосам. Все-никак не удавалось успокоиться, все думалось — ну и дура же она… Ветер взметнул занавески и, удивленно обернувшись, она увидела, что на подоконнике распахнутого окна сидит не кто-нибудь, а Альфонс Элрик собственной персоной.
Он выглядел усталым: под глазами мешки, голова обмотана бинтом (к счастью, без следа кровавых пятен). К тому же, алхимик успел переодеться и теперь выглядел словно один из дворцовых охранников Ланьфан.
— Что ты здесь делаешь?! — сердито спросила Мэй. — Уходи!
— Между прочим, мы с Эдвардом преодолели два дворцовых сада и кучу охраны, — с некоторой обидой произнес Альфонс. — И все это я проделал с жуткой головной болью!
— Ты стал таким же заносчивым, как твой брат! — сердито воскликнула Мэй, и сама себе поразилась: что это с ней? Только что она так хотела увидеть Альфонса, мечтала поговорить с ним наедине. И вот, когда мечты, казалось бы, сбываются…
— Вот и нет! — Альфонс, кажется, обиделся, только за себя или за Эдварда, Мэй не поняла. — Эдвард уже не заносчивый. Ну, может, самоуверенный немного. И я не он! Я просто… Мэй! Ну слушай, ну это же глупо — вот так столько всего преодолеть — и так и не поговорить?
— Глупо… — подумав, согласилась Мэй.
Альфонс кивнул.
— Ты меня пригласишь?
— Да… входи, пожалуйста.
Альфонс спустил ноги с подоконника и спрыгнул в комнату. Мэй только сейчас заметила, что он вроде бы стал меньше ростом рядом с ней. Это была иллюзия, конечно. Он не уменьшился за время этого путешествия, наоборот, вырос. Но и она выросла тоже.
В мгновение ока их охватила та странная неловкость, которая возникает в минуты после очень долгой разлуки.
— Да, — Альфонс провел рукой по волосам.
— Я прикажу принести чаю? — предложила Мэй.
— Не нужно… То есть если хочешь, то конечно… Но я не за чаем…
— Ну… присядь тогда?
— А… да, если хочешь…
Они уселись на низких стульях напротив друг друга, и Мэй, отчаянно сгорая от неловкости, подумала, что им не о чем говорить. То есть… они могли поговорить о политике, наверное? Они могли поговорить о письмах… Но только политика принадлежала дворцу и Лину, письма принадлежали письмам. Она совершенно не знала, что сказать помимо этого.
— Я… не очень сильные раны? — спросила Мэй.
— Нет, так, пустяки. Дворцовый лекарь почти все уже подлечил.
— Да.
— Точно.
Каждый посмотрел на другого в надежде, что он придумает, что сказать.
— А где Эдвард?
— Мерзнет внизу в кустах, — пожал Альфонс плечами.
— Ох! Мы должны пригласить его наверх!
— Слушай, я почти уверен, что это его враги подорвали наш самолет, так что он это заслужил, — Альфонс пожал плечами и улыбнулся.
— Я никогда не пойму мальчишек! — Мэй вскочила. — Это, в конце концов, просто опасно! А что если стража моих родственников его… — говоря это, она устремилась ко все еще открытому окну, чтобы зазвать Эдварда внутрь — надо думать, он сумеет как-то залезть без алхимии, которую, без сомнения, использовал его брат!
Но Альфонс неожиданно поймал ее за запястье и за талию, и Мэй застыла, пораженная, пришпиленная этими неожиданными точками контакта. Альфонс был удивительно теплым, удивительно живым, настоящим. Он пах керосином, спиртом, порохом и немного дорожной пылью.