Сливовая сказка

С Л И В О В А Я С К А З К А

Багровый паук вылез из норы и впился в чёрную плоть. По мере высасывания её, паук набухал, увеличиваясь в размерах, занимая всё больше места. После, раскинув золотую сеть, паук утвердился в её пределах, перебирая лапами, стал перемещаться в её пространстве. Голубая роса подрагивала в ячейках.

Так наступило ещё одно утро.

Миларепа Иосифовна вышла на крыльцо и сладко потянулась. Зевнула, придерживая правой рукой зубы, так и норовившие выпасть. Миларепа была стара; старость усугубляли бедность, налоги, цинга, реформы, катаклизмы и проложенный недавно торговый морской путь "из варяг в греки". Отягощала Миларепу и внученька—красавица, Гераклита.

Откуда она явилась Миларепа плохо помнила; правда в памяти иногда всплывали туманные образы, в которых угадывались зима, холод, снег и дед, лепящий Снегурочку. Дед был умельцем на все руки—на том и погорел,—отрубили ему руки царские тати. Стал дед работать ногами, но уже не так ловко; векселя на пергаменте получались неубедительными, валюта пахла ногами. Ноги последовали вслед за руками.

Миларепа вздохнула и пошла собирать сливы.

Всё богатство бабушки и внученьки заключалось в этом дереве. Слива—услада, спасение бедняков. На жарком юге эти функции выполняются банановыми пальмами, манго, ананасами, апельсинами, киви… Миларепа сглотнула слюну при воспоминании о девичьей молодости, проведённой в гареме алжирского шейха.

Кроме сливового дерева убогость скрашивала так называемая курица. Курицей в деревне называли страусиху, привезённую Миларепой из алжирского плена, и дающей в день по одному яйцу.

Сгибаясь под тяжестью яйца и слив, старуха ввалилась в избу и сразу же начала ворчать:

–Всё лежишь, бесстыдница. Помогла бы. Чай от тебя не убудет.

–Да куда уж убывать-то, бабушка. И так уж с убылью,–отозвалась с подушек внучка Гераклита,–и доколи вы будете забывать моё теперешнее состояние,–закончила она уже сквозь слёзы.

–Ох, ты ж, господи! Мать честная! Прости ты меня старую, совсем глупа я, совсем. Ох, ты ж, голубка моя, бедненькая!– и то же заплакала.

Дабы избежать дальнейших недоразумений, автор счёл необходимым пояснить причину слёз в этом доме. Их было, причин, более чем достаточно, но была ещё одна, самая веская. Итак, я направляю мысленный взор читателя на Гераклиту.

Прекрасные золотистые волосы волнами спадали на нежные, округлые плечи, сияющей оправой окаймляя миловидное личико. Подобно голубым озёрам глаза влекли к себе, в свои глубины, призывая окунуться в них. Алые губы, совершенной формы, кстати, призывно трепетали, приоткрывая жемчужные зубы. Под сарафаном угадывались чудные формы, грудь высоко вздымалась, когда Гераклита дышала, а дышала она всегда. Гибкие руки оканчивались прекрасной конструкции кистями, перерастающими в нежные пальчики. Как мы видим, перед нами—богиня.

Но всмотревшись, мы замечаем… да, да, чего-то не хватает. Но чего? Я помогу тебе, ищущий, у Гераклиты не было ног. Более того, у неё их никогда и не было… Удивительно! Хотя нет, ноги как то были, но прыгая через костры в Троицын день, Гераклита ноги растопила.

Убогая легенда гласит что и вся Гераклита, оставшаяся в народной памяти под именем Снегурочки, обратилась в облако, но это не так. Только ноги Гераклиты включились в круговорот воды в природе. Никакая другая часть тела, кроме ног, не сподобилась выпадать дождём на поля, снегом на горы, льдом на реки, росой на листьях. Эти ноги текут по трубам водопровода. Именно этими конечностями мы разбавляем сок «Зуко», наполняем чайники, омываем свои, хм, конечности.

Итак, Гераклита была безнога, как минога.

Миларепа всегда почему-то забывала об этом, а вспомнив, плакала. И было от чего. Женихи не ходили, а уж Гераклита тем более. Вот и лежала дома, куклой. Но слухи о красоте девушки ходили в народе; даже приходили, смотрели. Но заметив кое-какие недостачи в теле, качали головой, бормотали извинения и…

–Пора бы уже плату брать за просмотр,–ворчала Миларепа. Однако дальше разговоров дело не шло. Может совесть мешала? Или ещё что то. Наверное, склероз, переходящий в маразм и перетекавший в эпилепсию.

Так и проходили дни. Прошёл и этот. Чёрная плита упала на красного паука, тот лопнул, и капли крови расплескались в чёрном пространстве, ожидая, покуда зарубцуются раны и членистоногое опять решиться сплести утреннюю сеть.

Миларепе плохо спалось ночью; поднялось давление, болел желудок. Высокое содержание синильной кислоты в сливовых косточках мешало жить. А тут ещё и этот стук за окном. Охая, старушка встала, зажгла факел и пошла осматривать окрестности. Отворив дверь, Миларепа вгляделась в темноту и застыла.

Во дворе, некий парень, эдакий чувак, подбадривая себя прибаутками, шутками, водкой рубил С л и в о в о е д е р е в о!

Миларепа завизжала и, размахивая руками, бросилась через двор.

–Ах ты, злыдень! Упырь! Кусок куска! Арапская рожа, ты что ж это делаешь?!

–Отойди бабка. Для вас же стараюсь,–спокойно ответил юноша, продолжая рубить дерево.