Виктору вдруг подумалось, что он очень давно не встречал таких предупреждений. На улицах попадались одни лишь приглашения – зайди, здесь хорошо, тебе понравится… Никто не писал: «не заходи, ты будешь жалеть»… Даже ради хохмы. Хотя люди все равно зашли бы. Зашли бы убедиться – действительно ли здесь так плохо, как об этом написано… Наверно, такова человеческая природа. Вот и те, кто построил портал… Не по ту сторону, а по эту, – те, кто воспринимал его как некий оборонный проект… В бункере должно было находиться полно народу, но Мухин вспомнил, что видел только чекиста за столом. Остальные… может, они все же к чему-то приблизились? Несмотря на опасность. Как всегда… Как все люди…
Виктор взял турникет и размахнулся. Он хотел попасть непременно в мембрану, но ее края находились слишком высоко. Перед Мухиным оказалось сплошное черное поле, в котором не было ничего, – это он понял сразу, как только туда заглянул.
Он испытал то же, что испытывал при переходе из слоя в слой. За плоскостью зияла пустота, настолько глубокая, что ее границы ощущались как нечто материальное. На самом деле плоскость была не началом Другого, а завершением Этого.
Внезапно Мухин почувствовал на лице ветер. Теплый и сильный, как вода. Ветер давил, оттеснял его назад, и чем ближе Виктор подходил к плоскости, тем сильнее было сопротивление. Он не заметил, как сделал еще один шаг. Бороться с ветром было приятно – не побеждать его, ведь это…
…а просто ловить его лицом, купаться, позволять ему перебирать волосы, особенно на горке, когда мотоцикл зависает и с радостным ревом…
Невозможно. У него никогда не было мотоцикла… Виктор зажмурился изо всех сил, до мурашек в глазах, до мельтешащих светлячков – двадцати девяти плывущих во тьме белых огней. Почему двадцать девять?.. Их точно двадцать девять?..
Он дунул, но встречный ветер оказался сильней – особенно такой, на горке, – бороться с ним было…
…и тридцать свечей, свои законные тридцать свечей он гасил уже совсем в другом месте.
«Витя, не уходи!»
«Борис… Я не могу…»
«Не уходи, Витя!»
«Я бы ушел. Но это, к сожалению…»
Мухин открыл глаза и увидел, как турникет влетает в пустоту. Рваная пленка всколыхнулась, теперь в ней отразились не только тусклые плафоны, но и весь портал. Дыры от пуль, разбросанные по углам, впервые перестали уменьшаться. Они замерли и вдруг неуловимо быстро разбежались по поверхности. Плоскость исчезла, как исчезает мыльный пузырь: она не лопнула, а просто перестала существовать.
В коридоре что-то пронзительно засвистело и, как мембрана, резко оборвалось. Свет в зале погас.
Мухин порылся в карманах и разыскал зажигалку. Огонек горел ровно, но стены находились слишком далеко, и Виктор видел только свою ладонь – словно кроме нее ничего и не было.
– Люда!.. Люда!!
– Да! Я здесь!
Где-то наверху вспыхнуло второе пятнышко.
– Люда! Сходи, поищи фонари, а то я ноги переломаю, пока вылезу.
Огонек пропал, спустя минуту в темноте зашарили два узких конуса.
– Ты где?!
– Здесь! Да не надо в глаза-то, что за привычка!.. На лестницу свети! Нет, погоди! Я хочу посмотреть на нее! Где висела эта штука!
Людмила направила фонарь влево, и желтый овал прошелся по обычной стене из зеленоватых бетонных блоков, не очень ровно состыкованных.
Мухин, спотыкаясь о какие-то приборы и кабели, добрался до лестницы и поднялся на мостик. Борис молча похлопал его по спине и толкнул двери.
Лампы в коридоре не горели. Из пролома в потолке падала усеченная пирамида бледного света.
– Слушай, а что ты там видел? – азартно спросила Люда.
– Где?
– Не валяй дурака. За границей.
– Ничего…
– Я же знаю! У тебя волосы дыбом встали, когда ты к ней подошел.
– Ничего не видел, – ответил Виктор, машинально приглаживая макушку.
– Наэлектризовались, вот и встали, – буркнул Борис.
– Петя еще не очухался? В больницу бы его… – молвил Мухин озабоченно.
– Вызовем, заберут.
– А Костя где?
– Вон, стул приставил и смотался.
– Смотался?.. Значит…
– Это значит, что мы не ошиблись, – сказал Борис. – Сначала выключился портал, а потом Установка. Костя остался там… там, где он и был в момент слияния.
– Да! – спохватилась Люда. – Так с чего вы взяли, что они не уничтожат тамбур?
– Тебя это до сих пор тревожит? Мы ведь живы…
– Все равно! – настойчиво произнесла она. – Почему?!