Слой

– Ну, плюс-минус, – неопределенно пошевелил ладонью Нуркин. – Сейчас только одно: набирать темп. Вперед, вперед, на форсаже!

– Топлива-то хватит? До выборов далеко.

– Не будет выборов, Сашок.

– Н-да? Такие новости хотелось бы узнавать первым.

– Вторым. Первым все новости узнаю я. Я их придумываю.

– А-а… гм…

Немаляев пожевал губами и, сняв с пояса мобильник, набрал какой-то номер.

– Света. Вечером меня не жди… Нет. Как всегда, в четверг… Да, через неделю… Да, потерпишь.

Не дослушав, он отключил трубку и несколько секунд глядел на погасший дисплей. Потом перевел взгляд на Нуркина – тот непринужденно копался в баре. Бутылок было много, и каждую он не просто рассматривал, а читал этикетки. Где было по две – читал обе.

Немаляев, помня о любви Нуркина к таким вот немым сценам, спокойно ждал. Глава правительства, погибнув и возродившись, не потерял ни одной из своих привычек. За те полтора месяца, что прошли после их встречи, Нуркин сменил уже четыре базы. Его равно не устроили и неприметный домик за кольцевой дорогой, и крутой особняк на Рублевском шоссе. Двухуровневые апартаменты на Тверской он отверг как слишком буржуазные, но селиться в хрущевке тоже не пожелал. В итоге он выбрал обычную квартиру в типовой новостройке.

Окна выходили на отвалы глины, которые пылили так, что нижние этажи тонули в красном тумане. Нуркина это не особенно беспокоило, поскольку герметичные рамы не открывались вовсе – из-за пуленепробиваемого стекла они весили столько, что не выдержали бы никакие петли.

Кроме квартиры Немаляев обеспечил два одинаковых «Вольво» с одним и тем же номерным знаком, два спутниковых телефона, зарегистрированных в разных компаниях, и три анонимных счета в дружественных банках. Денег он не жалел, тем более, что для него это были не такие уж и деньги. Последнее время Немаляев приходил к мысли, что отдал бы все – ну, или почти все – за то, чтобы здесь удалось воссоздать построенную ими систему. Дров, конечно, там наломали прилично, но такая уж в России топография – чем светлее путь, тем больше ухабов. А старые ошибки повторять не обязательно, достаточно будет новых.

– Влад… – Не выдержал он. – Ты про выборы-то поясни. У меня средства вложены, надо кой-какие акции скинуть, пока не поздно.

– А где армянский? – Раздраженно бросил Нуркин. – Передай своим барбосам: «Праздничный», десятилетней выдержки.

– Ты рехнулся, да? Завтра – два ящика. Три. Я о деле спрашиваю!

– Что?.. – Нуркин оторвал взгляд от фигурной бутыли и, поставив ее на место, вперился в Немаляева. – Все хорошо, Сашок, я же сказал. Еще Сидорчука прикрутим, и совсем отлично будет. Как думаешь, сколько сейчас в этом слое перекинутых обретается?

– Тех, кто оттуда – сюда? Кто их считал?

– Не очень много, правда? А вони уже будь здоров. По телевизору заговорили, газетчики суетятся, спецура, небось, вообще на ушах стоит.

– Стоит, – подтвердил Немаляев. – И ФСБ, и СВР.

– Во-от, – удовлетворенно протянул он, закрывая бар. – Если это будет продолжаться, то скоро их количество достигнет критической массы. А продолжаться будет, причем с нарастающей скоростью. Я чувствую. Идет настоящий обвал. Представляешь?! Тысячи людей из другого мира! Большинство – с разорванными социальными связями. Одинокие, растерянные. Как они впишутся в чужое общество? Да никак! Они не смогут адаптироваться, ведь общество само будет взбудоражено. – Нуркин облокотился о шкаф и прикрыл глаза. – Смятение… Люди не понимают, что происходит. За границей тоже случаи отмечены. Значит, происки врагов отпадают. Тогда что же? Навязчивая идея человечества: Судный День. Когда в нее поверят процентов пять, это превратится в настоящий конец света. И притом безо всякой мистики. Паника ударит по отраслям, живущим в условиях жесткого графика. Транспорт, энергетика, связь. Как следствие – перебои с продуктами, у нас это вообще больная тема. Погромы, грабежи, уличный беспредел. Паралич всех коммуникаций. Анархия. Хаос.

– Или ужесточение режима, – возразил Немаляев. – Комендантский час, и прочее.

– Естественно! – Воскликнул Нуркин. Он вроде бы даже обрадовался этому аргументу. – Власти призывают войска, но там то же, что и везде. Перекидывает одного-единственного лейтенанта, вернее, того, кто был лейтенантом здесь, и вот уже целый взвод неизвестно на чьей стороне. А если это будет не лейтенант, а командир десантно-штурмового батальона? Или офицер генштаба? Нет, хаос неизбежен. И вот когда страна уйдет в него с головой, люди захотят порядка. Они потребуют порядка – хоть какого-нибудь. И они позовут нас, – с улыбкой сказал Нуркин. – Но для этого необходимы два условия: первое – чтобы нас знали, и второе – чтобы кроме нас звать было некого. Вот об этом мы и должны позаботиться. Ты, в основном. Кстати, как там сотник?

– Пока не высовывается.

– И что это значит?