Сломай меня

– А, ну да, ты ничего не сказал, – соглашается она. – Но у тебя прям на лице написано: «Я раздражен» – такой злой мальчик.

– Я раздражен. Ты слишком много болтаешь.

– А ты привез меня в эту забегаловку – зачем? – Она утаскивает еще один ломтик картошки и макает в свое мороженое, прежде чем откусить. – Чтобы поесть?

– Не выворачивай все, – морщась, произношу я. – Мы здесь, только чтобы убить время, пока тебе не разрешат войти в дом, где ты живешь. Но если ты предпочитаешь спать на улице – одно твое слово, и мы вернемся туда, откуда, на хрен, приехали.

Она напрягается всем телом и опускает взгляд в креманку. Поднимает ложку и слегка помешивает подтаявшее мороженое.

– Я не говорила, что не могу войти.

– Ты запаниковала, когда я схватился за дверную ручку.

Она открывает рот, но захлопывает его, переводит на меня взгляд, и в нем отражается неловкость.

– Расскажи мне, почему, – продолжаю я.

Она приподнимает одно плечо и бросает на меня неуверенный взгляд.

– Потому что какой еще выбор у нас есть, Ройс Брейшо, кроме как делать то, что мы должны, чтобы выжить?

– Тебе приходится спать на улице, чтобы выжить?

– Мне приходится избегать плохих ситуаций, чтобы выжить, но я сэкономлю нам обоим время и повторю: здесь не совершают преступлений. Люди мудаки, но слова – это слова, – она пожимает плечами. – В нашем городке совершенно безопасно спать – хоть где. Никакой преступности, помнишь?

Я прищуриваюсь, мне хочется спросить, что она имела в виду в первой части своей реплики, но выбираю тему попроще:

– Преступность есть повсюду.

Она обдумывает это пару секунд и говорит:

– Это правда, но не та, к которой ты привык.

– Откуда тебе знать, маленькая Бишоп? – Я наклоняюсь вперед. – Если большой брат скрывает от тебя наш мир настолько, насколько этот придурок и должен скрывать, то откуда ты знаешь, какое дерьмо я привык видеть?

Она кладет одну руку на стол, вторую – на спинку сиденья и тоже наклоняется на несколько дюймов ко мне.

– Ты удивишься, как много можно найти в интернете.

– Так ты собираешь о нас информацию?

– Не о вас, – глаза малявки затуманивает тоска, но она моргает, отгоняя ее от себя. – О своем доме.

Я в замешательстве всматриваюсь в нее изучающим взглядом.

– Расскажи мне, – ее голос звучит устало, но от недостатка сна. – Ты что-то скрываешь от своих братьев?

Мои мышцы напрягаются при упоминании моей семьи.

– Нет.

– Так они знают, что ты здесь?

Я поджимаю губы, и она едва заметно улыбается, но не победоносно и не стервозно.

Девчонка выглядит несчастной.

– Так я и думала, ты черная овца. Ты им не солгал, но ты прогибаешь правила, пока они не начинают действовать в твою пользу… как бы едешь по самому краю, и всегда есть возможность спрыгнуть, прежде чем появляется риск упасть. – Она кладет голову на кулак и пристально смотрит на меня. – Я тоже отчасти такая. Черная овца, конечно же, но правила… Я их не то чтобы прогибаю. По большей части я делаю то, что от меня ждут. В школе, дома и вообще везде, но… – Она замолкает, насупившись, и отводит взгляд. – Ты решишь, что я слабачка.

– Я именно так и считаю.

Она издает смешок, уголок ее рта приподнимается, и я едва не поддаюсь, но одергиваю себя и вместо того, чтобы рассмеяться, еще больше разваливаюсь на сиденье.

Не люблю ничего усложнять.

– Почему тебе вообще не по фигу, что я думаю? – В ее взгляде появляется намек, что лучше бы замолчать, но она решает продолжить: – Мне нравится прокручивать события в голове, верить, что выбор, который был сделан за меня, будет мне во благо. Тогда все выглядит не так отстойно, как правда.

Ложь только все гробит. Она обязана это знать.

Верно?

Я выпрямляюсь.

– Если ты сама себе врешь, кому ты можешь верить?

Малышка Бишоп смотрит перед собой, а потом поворачивается к окну и вглядывается в темноту.

– Никому, – тяжело вздохнув, она медленно переводит взгляд на меня. – Ни единой душе.

У меня под ребрами будто что-то шевелится, но я не знаю, что с этим делать.

Никому.

Она не может доверять никому.

Даже самой себе.

– Люди отстой, но в маленьких городах все еще хуже, – добавляет малышка Бишоп с обреченной улыбкой. – Все только и делают, что шепчутся… Типа как мне повезло и что я должна пользоваться новыми возможностями, которые, по их мнению, у меня здесь появились. Работать усерднее, делать больше, включаться в то, что происходит вокруг, – она закатывает глаза. – Но это такое вранье. На самом деле они этого не хотят. Они хотят одного – думать, какие они хорошие, а сами обходят меня на улице и смотрят в другую сторону.

«Так будет лучше для нее», – громко и отчетливо звучат слова Баса у меня в голове.

Но так ли это на самом деле?