Сломанная Головоломка

- Они ядовитые... - тихо объяснил Юра. - Я уже ходил блевать. Вдруг он заметил, что за столом нет Ларисы. Ушла к своим - как их? - кажется, Костя и Илья... Они сидели теперь там втроем прямо на полу, Лариса смеялась, Костя, размахивая руками, рассказывал ей что-то негромко. Потом, еще тише, стала говорить что-то Лариса. "...Фрейдисты..." - разобрал Юра. Теперь они захохотали уже втроем. Юра разозлился.

- ...Ну хорошо, любой удлиненный предмет - фаллический символ, говорил Паша Степану Самойловичу, тот кивал. Зоя шепталась о чем-то с Сережей.

"Молчал весь вечер, ублюдок. А теперь - шепчется. Ухо, небось, обслюнявил..."

- Юра! - сказал Мишенька. - Давай выпьем! Юра взял бокал: - За тебя, Лена! За успех твоих таинственных дел. И вообще... - он выпил. Лена хмуро промолчала.

- Что-то, все-таки, у тебя не так, да? - спросил Лену Мишенька. - Не мучай себя. Расскажи! Что стряслось?..

- Правда, - Юра попытался улыбнуться.

- Отвяжитесь! - злобно буркнула Лена. Мишенька и Юра переглянулись.

- Они и меня под конец своим Фрейдом достали, - сказал Мишеньке Юра. Тот только горько ухмыльнулся: "Понимаешь, - мол, - меня теперь?.."

- Ну хорошо: кипарис - фаллический символ, - говорил Паша, Эйфелева башня - фаллический символ, но ведь...

- Прекратите!!! - заорал Мишенька. - Что, других тем нет? Лариса, Костя и Илья опять захохотали.

- Действительно, мальчики, что вы все о каких-то гадостях, - сказала хмуро Лена. - Лучше бы о чем-то умном поговорили.

Юра не выдержал, вскочил и, чуть не опрокинув торшер, ушел на кухню. 3а ним вышел и Степан Самойлович. Сев напротив, он поставил локти на стол, застеленный темно-коричневой клеенкой, оперся подбородком на ладони и молча смотрел на Юру. Юра различил четыре своих маленьких отражения - два в стеклах очков, два в карих зрачках Степана Самойловича.

- Достал ты меня, Степан, сегодня своим Фрейдом.

Степан Самойлович пожал плечами.

Пришел Мишенька с бутылкой. Выпили по чайной чашечке, еще посидели молча. Внизу за окном кто-то пьяно заорал. У соседей за стенкой включили телевизор.

- Почему все так гадко, а?.. - тихонько спросил Юра.

- Ты же не любишь умных бесед, - так же тихо ответил Степан Самойлович, закуривая.

- А ты без умничанья попробуй. Без цитат, без имен. Ты же не можешь!..

- Что попробовать? Ответить на твой тоскливо-кретинический вопрос?.. И самому при этом не показаться кретином?.. Тем более, что ты и сам прекрасно знаешь, что я отвечу.

Юра удивился: он не знал.

Мишенька вдруг засмеялся: - А знаете, - сказал он, - что я вчера подумал? Ехал в автобусе, давка, теснота. Вдруг я тихонько пукнул! Никто не заметил, мотор гудит, а мне все равно - неловко стало, стыдно так. Внимательно рассмотрел все лица вокруг - полная безучастность, неподвижные взгляды. И мне показалось, что даже... э... слишком как-то неподвижные. Как бы искусственно. Тут-то я и испугался: а вдруг у них у всех уши не так, как у меня устроены? Вдруг только я не слышу когда, тихо пукаю, а все остальные люди прекрасно все это слышат?! И вот - только вида не подают. А я, мерзавец!.. Мне просто сквозь землю захотелось провалиться...

- А еще другое бывает, - тихо сказал Степан Самойлович. - Когда подумаешь об окружающих какую-нибудь гадость и вдруг испугаешься: а вдруг они все телепаты? Все люди вокруг? Только условились тебе в этом не признаваться. Вдруг они и эту твою догадку прочли? И все равно - про себя хохочут, в душе, а виду не подают. Ходят с бесстрастными лицами...

Юра поймал вдруг себя на том, что внимательно рассматривает рекламные объявления в лежащей на столе газете. Над объявлениями была еще статья: "ОДИН НА ОДИН СО ВСЕЛЕННОЙ. Будни космонавта". Юра отшвырнул газету, положил голову на коричневую клеенку. Опять что-то заурчало в животе. "Но они же не отравленные?" Из комнаты донесся веселый хохот Ларисы.

- Ты спросил: почему так гадко? - сказал Юре Степан Самойлович. - А ты не интересуешься: почему ты хочешь знать "почему"?

Мишенька только замычал, встал, подошел к окну.

- Я не хочу больше философствовать, Степан Самойлович. Разговоры на кухне!.. О!.. Я не знаю - может вовсе и не из-за водки меня тошнит.

- "Тошнота", Жан-Поль Сартр, - премерзко произнес Мишенька. - Вы, действительно, заебли уже всех своими попытками философствовать. Зачем это все? Юра, вот ты скажи, тебе - зачем?

Юра пожал плечами. На стене напротив него висел календарь великолепная фотография высокого гриба-боровика среди упавшей листвы. На шляпке, высунув рожки, сидел блестящий слизняк. Нагло, бесстыдно.

- А что, - ответил вместо Юры Мишеньке Степан Самойлович, - что-то меняется от того, говорим мы вслух, или просто думаем? Почему же тогда не говорить? Ведь так остается еще хоть какая-то надежда. А если даже и не говорить, если вообще ничего не делать - может лучше сразу... того, повеситься?..

Вошедший в кухню и стоящий теперь у стенки Паша тихо присвистнул.

- Это, извини, опять разговоры! Если ты говоришь "делать что-то" вот и сделай. Хоть это. Хоть повесься, - Мишенька посмотрел на люстру. Давай, давай, покажи, что ты и вправду человек действия.