Сломанная кукла

Вернувшись в опустевший коттедж, я впервые за многие годы в одно лицо распил литровую бутылку коллекционного виски, кое-как добрался до своей спальни и провалился в беспробудный сон. По-другому все равно не уснул бы. Я устал терять. Мать. Отец. Жена… неужели теперь и сын?! Изгнать из головы эти страшные мысли мог только вискарь. 

...Пока Никита проходил обследования, я занялся поисками новой няни и новой домработницы. На этот раз решил действовать без спешки и вдумчиво. Даже попросил помощи у дяди Родиона. Он как раз выписался из больницы и очень переживал, что теперь в больницу угодил внук. 

– Давай, я пока поживу у тебя, сын. Буду собеседовать, пока ты в офисе делами занимаешься. А от Алевтины что слышно?

– Ничего. Вот хочешь верь, отец, хочешь – нет, но она позвонила за все это время всего один раз! И я ей дозвониться не смог.

– Ох, не нравится мне это, Зин. Зря ты девочку одну оставил. Не помог, оттолкнул, с сыном разлучил. А если с ней что-то случилось? Ты хоть понимаешь, что сын тебе этого ни за что не простит, когда подрастет и все поймет?

– Не трави душу, отец! Нам бы сейчас жизнь наладить. С остальным потом разберемся…

– А потом поздно будет!

Сил спорить со стариком не было. Я отмолчался, и продолжал отмалчиваться дальше всякий раз, когда заходила речь о Тине. Я и без того сделал для нее больше, чем нужно: с того света вытащил, от обузы освободил. Пусть налаживает свою жизнь, как умеет! Вот только бы про сына еще не забывала бы! Горе-родительница…

Дядю Родиона переселять в свой загородный коттедж я отказался. Даже на время. Лучше мы к нему в гости будем ездить. Я уже слишком взрослый, чтобы жить с родителями. Поиски новой няни и новой домработницы шли туго. Ни одна претендентка не казалась мне достойной доверия и способной дать сыну то, что ему так необходимо – тепло и заботу. 

Новости из клиники, где лежал сам Никита, одновременно и радовали, и огорчали. Ребенку проводили одно исследование за другим, и не находили никаких отклонений от нормы. 

Пацаненка между тем продолжала мучить рвота. Чтобы поддержать его растущий организм, сыну прописали какие-то питательные капельницы, и теперь он по нескольку часов в день вынужден был проводить в койке, с привязанной рукой. Мелкий снова замкнулся и отказывался разговаривать. 

Я бесился и сходил с ума от того, что не понимал, что происходит, и не знал, как это изменить. Срывался на подчиненных, грубил дяде Родиону. Не спал по ночам и бродил тенью по снова опустевшему коттеджу.

Наконец, все обследования, какие только можно, были сделаны. Заведующий отделением детской терапии пригласил меня на беседу к себе в кабинет. Там я с удивлением увидел свою старую знакомую: педагога-психолога Веронику. 

– Здравствуйте, Зиновий Фадеевич, – встала она с кресла, чтобы поприветствовать меня. – Помните меня? Представляться заново не нужно?

– Да, помню, Вероника. Добрый день. А вы что тут делаете?

– Это я пригласил нашего штатного психолога, – заговорил заведующий. – Думаю, Вероника сумеет лучше, чем кто-то другой, объяснить вам суть проблемы, выявленной у Никиты.

– Значит, все-таки поставили диагноз?! Что с сыном? – оглянулся я на мужчину.

Однако вместо него ответила Вероника.

– Без дополнительных разъяснений диагноз вам вряд ли что-то скажет, Зиновий Фадеевич. Мы считаем, что у Никиты депривационная анорексия.

– Анорексия? – я сумел узнать и повторить только второе слово. – У Никиты?! Но…

– Может, присядете? – указал мне на второе кресло заведующий, а сам прошел мимо и уселся за свой стол. 

Вероника опустилась в кресло напротив меня. Взглянула с сочувствием и одновременно с настороженностью.

– Могу я задать вам вопрос, Зиновий? – аккуратно поинтересовалась, как только я устроился. 

– Да, пожалуйста.

– Где мать Никиты? Я помню, что она лежала у нас в клинике, но вроде бы ее выписали с выздоровлением. 

– Да, Алевтина поправилась… – я с недоумением уставился на Веронику: ну, и при чем тут мать моего сына?!

– Тогда почему Никита с вами, а не с ней? Как вышло, что мать и сын оказались порознь? – Вероника продолжала задавать неудобные вопросы, вместо того, чтобы рассказывать мне о Никите!

– Вообще-то, мне обещали разъяснить суть диагноза! – вспылил я. 

– Видите ли, Зиновий Фадеевич, у некоторых детей, разлученных с матерями, развивается сложная психическая реакция в виде неспособности удерживать пищу в желудке. 

Я потряс головой. Потер лоб, пытаясь осмыслить то, что услышал. 

– Вы хотите сказать, что рвота Никиты вызвана тем, что рядом нет его матери? – переспросил, чтобы убедиться, что правильно понял слова психолога. 

– Вот именно. – В этот раз вместо Вероники мне ответил заведующий отделением. – Мы проверили свое предположение: назначили ребенку буквально на пару суток одно средство, которое используется для лечения психозов. Рвота тут же прекратилась.  

– Мой сын – псих?! Вы это мне пытаетесь сказать?