Сломанная роза

Шершень примчался минут через пять — влез в окно, наспех одетый, бледный, с трясущейся губой. Кинулся к Вадиму, тоже стал его щупать, словно тот был каким-то раритетом, способным принести удачу.

— Фу, живой… — в изнеможении опустился рядом. — Ну, ни хрена себе кунштюк, жили не тужили, называется… Слушай, Вадим, ну, это трэш какой-то, до сих пор не могу это дело в башку затолкать.

— Ты в курсе, что творится? — спросил Вадим.

— Весь Карагол, блин, в курсе… — зачастил Шершень. — Трижды на допрос приглашали — дважды по беглым зэкам, а в третий — по тебе и местам, где изволит отсиживаться ваше высочество. Могут за домом наблюдать, но я как будто проверился, огородами шел, на рожон не лез. Здесь глухо, Вадим, тебе отсюда надо ноги делать. Знаю, что все у тебя хреново, но ты помни, приятель, что выхода нет только из гроба. Зэки драпанули с зоны под Клюевкой — на шару ломанулись, внаглую, воспользовались внезапностью и неурочным временем. Полдень ведь — какие, на хрен, побеги? Напали на караулку, когда там только четверо было, забрали оружие, двоих прирезали, двоих — с собой, типа заложники, грузовиком пробили ворота, и в бега… Цирики аж облезли от такого нахальства. Снарядили погоню, а те в лесу машину бросили, заложников прикончили и давай пешим порядком на запад пробиваться… Их бы в натуре взяли, Вадим, кабы не наша «Чайка». Уплыли из-под самого носа. Мимо Карагола пролетели — эта посудина такая быстрая… А дальше — куча извилин… тьфу, излучин, места глухие, только туристы изредка. Их гнали на полном серьезе — с вертолетами, с катерами, вояк согнали сотни три. Бесполезно. Как корова языком слизала. Сегодня днем нашли нашу «Чайку» — стоит, пришвартованная в бухточке, с вертолета не видно, потому что скала нависает, на судне только труп капитана Черняги — хомут на беднягу надели… Это километрах в сорока от Карагола. Дальше по течению — палаточный лагерь и восемь трупов… Студенты из Барнаула отдохнуть приехали. Всех постреляли, а девчонок еще и снасильничали перед этим. Парней раздели — так что теперь они в гражданской одежде щеголяют. Это звери какие-то, Вадим. Просто звери — убивают, что водку пьют… Еще и умные звери, головы у них работают. Помяни мое слово, Вадим, — разгоряченно шептал Шершень, — если их сразу не поймали, то теперь уж точно не поймают. Растворятся на просторах, уйдут на дно, отсидятся у вольных корешей, ищи их теперь, свищи… Может, они здесь в соседнем районе, а может, уже в Белокаменной, или в Н-ске, например. Слушай, Вадим, я понимаю, что эти зверюги натворили и что ты к ним испытываешь… — как-то оробел приятель. — Блин, у тебя такая рожа, ты бы видел свои глаза… Забудь о мести, дружище — это не ты, это ТЕБЯ сейчас с собаками по всей России искать будут. Да что нашло на тебя, на фига ты стал пулять по тем воякам? Нет, я понимаю… — сокрушенно вздохнул Шершень. — Мне Дуська с кассы рассказала — подружка Надина, она сбежала при первых выстрелах, из кустов все видела, что это солдаты твою Надю… — Шершень напрягся и замолчал.

Несколько минут стояла тоскливая тишина. Всхлипывала Фрикаделька. Шершень не знал, куда деть свои руки. Вадим тоскливо проницал пространство вблизи занавешенного простыней зеркала.

— Послезавтра всех погибших хоронить будут… — потрясенно прошептала Настя. — Восемь человек, боже мой… А ведь их больше станет, не выживут многие… По-хорошему надо завтра хоронить, на третий день, но там какие-то следственные действия, экспертиза, еще какая-то хрень… В общем, послезавтра всем городом будем ныть и в истерике биться.

— Ты, главное, не высовывайся, Вадим, — начал убеждать Шершень. — Ну, я имею в виду похороны, все такое… От этого ведь ничего не изменится, верно? Спрячься, не лезь на люди, я шепну тебе адресок — охотник знакомый, у него заимка в Чуруханском бору, там отсидишься, пока не утрясется. Сейчас помойся, Фрикаделька тебя переоденет, у ее отца примерно твой размер, не обидится человек. Я дам тебе телефон для связи… Настюха, пожрать собери человеку. Не хочет сейчас — потом пожрет. А я начну вентилировать проблему, ведь должны быть какие-то решения.

Неожиданно раздался громкий стук в дверь, все трое вздрогнули, со страхом уставились друг на друга. Вернее, Фрикаделька и Шершень уставились на Вадима, а ему приходилось смотреть то на Фрикадельку, то на Шершня…

— Горбунова Анастасия, откройте дверь, мы знаем, что вы дома! — прогремел командный голос. — Открывайте живее, это милиция!

— Твою дивизию… — убитым голосом поведал Шершень и побледнел. Нервно дернулся, зашептал: — Слушай, Вадим, это не я, зуб даю, мамой клянусь, памятью друзей, ты же знаешь меня… Я никогда на такое западло…

— И не я… — спотыкаясь, бормотала Фрикаделька. — Вадимчик, я же не такая подлая стерва!

— Горбунова, открывайте, сколько можно ждать? — в дверь долбили со всего размаху.