Сломанная роза

Они заголосили — дружным хором, взывая к милости, но Вадим уже открыл огонь. Плотный и безжалостный. За три секунды он опустошил магазин, виртуозно вбил новый, продолжал поливать свинцом. Жертвы визжали, дергались, катались по полу. Пули кромсали стены, крошили пол. В огненном аду, в завихрениях цементной пыли, извивались четверо, и это зрелище было самым прекрасным на свете. Он прекратил стрельбу, повесил автомат на плечо. Расстрелянные тряслись, обливались блевотиной, это были уже не люди, а какие-то жалкие пародии на людей. Особой точностью Вадим не отличался — Черепу прострелил здоровую ногу, Лютому срезал ухо и половину виска. Вшивый получил пулю в плечо, Кирпичу раздробило костяшки на кистях рук, которыми он слишком яростно махал. Это было ВСЕ, что он мог себе позволить. Он развернулся, побрел на свежий воздух — уже тошнило от запаха крови и цемента.

— Ложный гуманизм, — вздохнул ему в спину Кот.

Ничего, он был уверен, что эти четверо вернутся к истокам. И наступит для них их темное завтра. Кира догнала его, развернула к себе, взяла за плечи. Спросила, пристально глянув в глаза:

— Ну, что, твоя душенька довольна? Нагулялся?

Минут через сорок в районе особняка уже было многолюдно. Прибыли по бездорожью полицейские машины, куча карет «Скорой помощи» и целый автобус ОМОНа, которому работы уже не нашлось. Злоумышленники, вызвавшие представителей власти, давно испарились. Два десятка раненых людей, ни одного мертвеца! Из леса выбирались покалеченные сотрудники ЧОПа — кто-то передвигался на своих двоих, кто-то полз. Взорам изумленных полицейских предстали четверо расстрелянных в холле, подающих признаки жизни. Это было просто мясо, способное шепелявить, издавать какие-то звуки и даже слова. На видном месте, недалеко от сцены расстрела, стоял диктофон, на котором имелась аудиозапись продолжительностью восемь минут — способная внести ясность в представший ужас. ОМОН шнырял по округе, собирая «улики», медики грузили раненых в кареты «Скорой помощи». А молодой оперативник из уголовного розыска опасливо поднял диктофон, поставил на воспроизведение единственную запись. По мере прослушивания его физиономия удлинялась, а когда запись закончились, челюсть чуть не шмякнулась на пол. Он недоверчиво покрутил головой, словно избавляясь от избытка лапши на ушах, прослушал еще раз — теперь уже с товарищами.

— А давайте в третий раз послушаем? — предложил один из товарищей, закуривая сигарету. — Мне особенно понравилось то место, где он говорит о пышном побеге этих инвалидов. Хрестоматийная история, парни. Про нее даже в учебниках написано — о том, как не должны работать компетентные органы при предотвращении побегов из мест заключения.

Он очнулся на какой-то даче — в холоде, голоде, в ворохе несвежих покрывал, да еще и одетый. Смутно вспоминалось, как прощались с Котом, даже обнялись на прощание, наговорили кучу нехарактерных слов, как Кира привезла его в заброшенный дачный поселок, с которого давно разъехались даже самые упертые дачники. Они свалились без задних ног и, похоже, проспали не меньше суток. Он очнулся первым (во всяком случае, так ему показалось), обвел зачумленным взором унылую обстановку. Комната в хибаре, широкая кровать, на которую вместилась бы дюжина таких, как он, простенькая мебель, окна задернуты шторами. Электричество, судя по гудению холодильника, еще не выключили. Было холодно, неуютно, чесалось тело под грязной одеждой. На краешке кровати, свернувшись калачиком и отвернувшись к стене, посапывала Кира.

Как-то не чувствовалось морального удовлетворения от содеянного. Тоскливо было на душе. Судя по звукам извне, на улице накрапывал дождь. Он погладил по плечу спящую женщину, поднялся, побрел к холодильнику. Печально уставился на содержимое, оставленное непонятно кем и для кого. Удалил обертку с колбасы, откусил от палки. Пожевал, с отвращением проглотил. Он привык питаться всякой гадостью, но колбаса из заменителя сои — это уже чересчур. Он допил остатки кефира, закрыл холодильник.

Кира не спала, села на кровати, уставилась на него исподлобья, как-то недружественно. Логично, он и сам после суток беспробудного сна с трудом вспоминал, кто он такой.

— Привет, — он улыбнулся. — Как дела? Есть идеи? Займемся случайным сексом?

— К черту, — проворчала она. — Я сегодня даже в зеркале не отражаюсь…

— Нужно помыться. — Вадим брезгливо повел плечами. — Пока не помоюсь, к тебе не подойду, стыдно. Вот приведу себя в божий вид и буду как новенький. Ведь что такое новое?

— Хорошо отмытое старое, — проворчала она.

— Точно, — удивился он. — Мы с тобой даже шутим одинаково. Кстати, ты не в курсе, где здесь можно помыться?

— В тазике, — вздохнула Кира. — Посмотри за печкой. Вода в баке. Если не замерзла.

— Звучит не очень, — оценил Вадим и забрался в печку, которую не мешало бы растопить. Дрова в наличии имелись — целое ведро.

Кира тяжело вздохнула.

— Что не так? — спросил Вадим, загружая в печку дрова.

— Мы все умрем, — вздохнула она.

— Неужели? — удивился он. — Когда же?

— Ты — сейчас, я — позднее…