Сломанная тень

– Люблю! – задыхаясь от волнения, повторил Денис.

– А кто каждый день пишет Варе, как он соскучился, как считает дни до встречи, как одиноко ему в Петербурге?

– Проклятый Кислицын! Он и мои письма читал! – Угаров скрипнул зубами.

– Вы, видно, забыли, что Варя моя кузина. Мы пишем друг другу каждую неделю!

От стыда Денису захотелось превратиться в комара и незаметно улететь.

– Если бы… – промямлил он, – как только бы… вы бы ответили взаимностью, я бы сразу, в тот же день… Ей-богу! Порвал бы с Варей!

– Идите вон!

Угаров на коленях пополз за костылем, Полина подала ему второй.

– Спасибо! – поблагодарил Денис, с трудом встав. Полина снова села в кресло. Усталая, изможденная горем и бессонной ночью, она напомнила Угарову срезанный цветок, который, лишившись земных соков, сразу стал увядать. – Полина Андреевна! Не убивайтесь! Вас ведь никто не винит! Откуда вы могли знать, что Кислицын негодяй?

– Замолчите! Я любила Матвея таким, каким он был. И ради него тоже была готова на все! Даже на преступление! И если бы не дитя, которое я ношу, наше с ним дитя, вчера наложила бы на себя руки!

– Господи помилуй, – прошептал Денис.

Бенкенштадт, как и Хромов, сесть Тоннеру не предложил:

– Я вами недоволен. Сперва надо было мне доложить! А вы спектакль устроили! Секретные сведения разболтали!

Тоннер решительно отодвинул стул и уселся. У Бенкенштадта глаза налились кровью, хрустнул сломанный карандаш в руках, но он сдержался. Доктор не его подчиненный! Он сам просил у Тоннера помощи!

– Кислицын мог скрыться! – веско сказал Тоннер. – Докладывать и советоваться не было времени.

– Что ж! Убийцу вы изобличили. Буду хлопотать о награде!

– Благодарю!

– А вот о Дашкине пеклись напрасно!

У Ильи Андреевича заныло под ложечкой. Похоже, орден ему вручат в Нерчинске!

– В окружение Веремеева, – продолжил Бенкенштадт, – давно внедрен наш сотрудник, мы подробно осведомлены об их переписке. Если бы хотели – давно бы Дашкина в Сибирь отправили! Но он не опасен! Просто болтун! Таких среди наших либералов – большинство. Но теперь, когда его ввели в Государственный совет, Дашкин будет восхвалять императора пуще записных лизоблюдов! Вот увидите! Так что жизнью вы рисковали напрасно!

Бенкенштадт позвонил в колокольчик, влетевшему адъютанту приказал закладывать карету.

– Ну что ж, Илья Андреевич! Мне пора!

Тоннер поднялся:

– Честь имею!

Тоннер нагнал Угарова уже за Средней Рогаткой[90].

– Простите! Меня Бенкенштадт вызывал!

– Понимаю! – Угаров, несмотря на боль, вышел из кареты – хотел поговорить с доктором наедине, без Лаевского.

– Еще раз благодарю. Если бы не вы…

– Не стоит!

Друзья помолчали.

– Чем планируете заняться? – поинтересовался Тоннер. – Живописью?

– Что вы! С этим покончено! Женюсь, там посмотрим!

– Боюсь, вашему темпераменту размеренность сельской жизни противопоказана! Как врач говорю!

Угаров улыбнулся:

– Может, год-другой в полку послужу. А вы действительно не знаете, кто отравил Софью Лукиничну?

Тоннер снова поразился его интуиции:

– Почему вы решили, что ее отравили?

– Уж больно кстати умерла!

Тоннер вздохнул:

– Вы, как всегда, правы. Ее отравили. И сделала это Ирина Лукинична! Андрей Артемьевич задумал развестить, чтобы жениться на Ольге. Вот Ирина Лукинична и решила отравить сестру, чтобы обвинить Змееву в убийстве! Одним ударом хотела обеих соперниц устранить!

– У вас есть доказательства?

– Вот что я нашел в столике Змеевой! – Илья Андреевич достал из саквояжа склянку с притертой крышкой. – Та самая! Из-под опия! Ирина Лукинична неспроста послала меня за ножницами – она подбросила склянку.

– А почему вы скрыли? Почему не разоблачили Ирину Лукиничну?

– Полиция могла прийти к другому заключению! Вы ведь знакомы с Яхонтовым?

Угаров отвел взгляд:

– Я как-то не подумал… Что ж! Мне пора!

– Надеюсь, прощаемся не навсегда!

Они обнялись. Карета тронулась. Тоннер долго махал вслед.

Эпилог

Сторож Макар на Крещение отравился купленной у цыган брагой.

Борис Львович Шнейдер внезапно вышел в отставку и уехал в провинцию.

Полина после похорон матери удалилась за границу, где в следующем 1830 году родила сына Матвея. Жила уединенно, посвятив себя его воспитанию. С мужем встречалась редко.

В 1832 году Юрий Налединский получил долгожданное наследство и, как обещал, выкупил поместье Лаевских, потом отправился путешествовать.

Ирина Лукинична, так и не сумев расстроить свадьбу Андрея Артемьевича, скончалась следующей зимой.

Генерал Андрей Лаевский счастливо прожил с Ольгой Змеевой целых десять лет, прижив с ней восемь детей. Своему сыну от первого брака Владимиру ничего в наследство не оставил. Тот был вынужден довольствоваться тетушкиной деревушкой, куда, выйдя в 1845 году в отставку, и удалился.

Марфуша обосновалась в Рязани, где опять быстро прославилась, на сей раз под именем Матрены. Но разбогатеть не успела – умерла от холеры в 1831 году.

Пантелейка с отличием окончил Академию художеств и как стипендиат был отправлен в Италию, откуда на родину не вернулся. Ходили слухи, что примкнул к гарибальдийцам.