Сломанная тень

Разговор происходил в кабинете генерала, больше походившем на библиотеку. Стен за книжными полками не было видно, раскрытые фолианты лежали везде – на камине, диванах, креслах, а письменный стол был завален ворохом бумаг и книг.

– Софья не сумасшедшая! – вставила Ирина Лукинична. – У нее просто нервная горячка! Как приступ случится, мы ее в комнату особую запираем, на втором этаже, рядом с вами!

Денис вспомнил, что справа от его комнаты дверь всегда заперта.

– Стены там подушками обиты, чтобы голову она не разбила, а окно заделано, дабы не выкинулась. Если сильный приступ – ремнями к кровати привязываем, – рассказывала Ирина Лукинична. – А когда полегче ей станет, увозим в имение. Доктор Тильмах говорит, что для выздоровления Софушке деревенский воздух показан. Сидит она там целыми днями на веранде и молчит, в одну точку глядит. Месяца полтора так проходят, а то и два! А как заговорит со мной, значит, поправилась, едем обратно. Полгода потом она нормальная, ну почти нормальная, а затем снова. И так уже семнадцать лет! Сразу после рождения Полины началось! Больно носила тяжело, в родах чуть не померла! Три дня потом в горячке отлежала, а как в сознание пришла – будто подменили. Сидит, голову опустила и молчит!

– Я упросил Ирину Лукиничну с нами пожить, – перебил свояченицу Андрей Артемьевич. – Софушку-то одну не оставишь, опять же детки, а у меня служба. То в Польшу с инспекцией, то в Сибирь…

– Выходит, – догадался Денис, – два последних месяца вы приступ в имении пережидали?

– Ну да!

– То есть сейчас Софья Лукинична здорова?

– Почти! – снова вздохнула Ирина. – Пока сиднем сидит, она силы набирает, сейчас всем здесь даст прикурить. Задирать будет и слуг, и Полину с Володей, а уж про нас с Андрюшенькой промолчу. – Ирина Лукинична метнула в родственника нежный взгляд.

– Мужчины ей после воздержания требуются, – застенчиво поделился генерал, – десять раз в сутки, не меньше!

– Раньше-то, пока молода да красива была, проблем с этим не было, – продолжила рассказ Ирина Лукинична. – Половина Петербурга у нее в любовниках числилась…

– Как же вы стерпели такое? – не сдержался Угаров, задал бестактный вопрос генералу.

– Не мыло, не смылится, – ответил тот. – А что прикажете делать? Разводиться? Она мать моих детей, юноша! К тому же больной человек, понимать надо.

– Последние пять лет в любовниках у нее Фрол ходил, дворник наш, черный ход сторожил. Да вот беда, две недели назад преставился! А заменить пока некем, – посетовала Ирина Лукинична. – Вот к вам и приперлась!

– Вы уж простите за вчерашнее! – попросил со слезами на глазах Андрей Артемьевич.

– Конечно! – обрадовался Денис. Больше всего боялся, что Лаевские нажалуются Тучину-старшему, а вот как хорошо выходит, сами огласки не хотят.

– Надеюсь, все между нами останется? – с надеждой спросил генерал.

– Не сомневайтесь! – горячо заверил Денис.

– Говорят, вы вещи приказали собирать? А может, останетесь? – попросил Андрей Артемьевич. – Вы только на ночь дверь закрывайте на ключ!

– Хорошо! – тут же согласился Денис и с юношеской горячностью решил высказать осенившую его мысль: – А может, не больна Софья Лукинична? Может, в нее бес вселился? Я когда с матушкой по монастырям ездил, видел, как одну бабу отчитывали. К ней дьявол по ночам являлся, мужа заставлял убить. Может, и Софью Лукиничну отчитать?

– Пустое! – махнул рукой Лаевский. – Лучшие врачи лечили, а все без толку!

– Ох, какую мыслишку-то подкинули, Денис Кондратович! – обрадовалась Ирина Лукинична. – Побегу с Марфушей советоваться!

Пару лет назад Ирина Лукинична приютила нищенку, которую сочла блаженной. Неудобств от Марфуши обитателям дома было много. Стараниями Ирины Лукиничны (расхваливала ее, где могла) юродивая стала известна не только в Петербурге, лицезреть ее приезжали аж из Сибири, и с утра до вечера на черной лестнице толпились богомольцы – ждали аудиенции.

– Какого черта! Я разве приказывал меня будить? – спросонья недовольно спросил Тучин.

– Записочка вам, Александр Владимирович! Сказали, что срочная! Я и осмелился…

Дворецкий Никанорыч почтительно склонился над кроватью с серебряным подносом, на котором лежала сложенная сердечком бумажка.

– От кого?

– Не могу знать! Мальчуган какой-то принес!

Тучин лениво развернул листок, пробежал глазами и тут же вскочил на ноги:

– Который час?

– Десятый!

– Мыться, бриться, одеваться! – приказал Тучин. До прихода Дашкиной оставалось всего ничего! Неужели решилась?

Никанорыч задумался.

– Давай, шевелись, старый хрыч! – поторопил его Тучин.

– А может, сначала оденемся, а потом побреемся?

– Что ты мелешь, болван?

– Федька-парикмахер только-только к Владимиру Андреевичу зашел. Через полчаса освободится, не раньше.

– Значит, сам брей.

– Никак не возможно! Не обучен.

– Черт подери! Слуга ты или нет?

– Слуга! Только у каждого слуги свое умение. Один печку топит, второй двор метет, третий дрова колет, я вот руководить всеми обучен.

– Подай халат!

– Сию секунду! – сказал Никанорыч и дернул за звонок.

Казачок Пантелейка словно за дверью караулил – тут же ворвался в комнату.

– Митяя сюда. Барин одеваться изволит.