Сломанная тень

– Если господа вернутся, скажи, что меня в участок вызвали.

У лавки Друзьякина Моськины лапы подмерзли, пришлось подымать их по очереди, греть. Конечно, не солидно, словно не хозяйский, а, как прежде, бродячий, но что поделать? Зима!

Из дома он выскочил, когда Катерина за пистолетами забежала, однако тревожился с самого рассвета. Было отчего! Главный Хозяин, как встал, аж две трубки скурил, комнату раз пятьдесят шагами обмерил. Опасается чего-то хозяин. Потому Моська и побежал вслед за коляской.

Доктор наконец вышел от Друзьякина, и Моська снова пустился в погоню. Бежать было легче, чем ждать, хотя по пути встречались и опасности, и соблазны. На незнакомом мосту полицейский неожиданно топнул ногой – Моська чуть в воду не плюхнулся; дважды облаивали дворняги – приходилось терпеть, некогда с ними разбираться; когда бежал вдоль рынка, нос щекотали волшебные запахи; на повороте у мелкой речушки симпатичная мохнатая сучка сидела, но долг снова пересилил инстинкт.

Перемахнув речонку по деревянному мосту, коляска остановилась у больших кованых ворот, по обе стороны от которых простирался высокий каменный забор.

Главный Хозяин перекинулся парой фраз со сторожем и через калитку вошел внутрь. Моська последовал за ним. Парк на первый взгляд выглядел ухоженным – кусты подстрижены, аллеи чисто выметены, но стоило с них сойти, как под лапами предательски захрустело: под выпавшим снежком прятались опавшие листья. Моська вынужденно отстал, но с легким сердцем – парк был пуст.

Главный Хозяин прогулялся до конца главной аллеи, свернул налево, а через десяток шагов – направо. Пройдя еще чуть-чуть, остановился, достал часы, что-то сказал самому себе и стал переминаться с ноги на ногу.

Моська подобрался ближе, так, чтоб в пять прыжков достичь Хозяина, и спрятался за деревом. Жирная кошка нагло дефилировала по мраморной раковине. Ну, погоди у меня!

Ох, и любят начальники давать невыполнимые поручения! Ну, как прикажете одновременно блюсти Рооса и помогать Тоннеру ловить злодея?

После плотного завтрака Терлецкий пошел на абордаж:

– Мы с Ильей снова ведем расследование! Вы можете принять в нем непосредственное участие!

– Отлично!

– А еще… Еще вас примет государь! И ответит на все вопросы. Вы ему очень понравились!

– Это лучший день в моей жизни! – на радостях Корнелиус полез целоваться.

– Однако в книжке писать об этом нельзя! – присовокупил, вытерев салфеткой щеки, Федор Максимович.

Корнелиус чуть не заплакал:

– Но тогда наш разговор лишается смысла!

– О расследовании нельзя! – широко улыбнулся ему Терлецкий. – Про императора – сколько угодно!

– Другое дело! – воспрянул Роос.

– Согласны? Тогда в путь!

Получив от Бенкенштадта секретный пакет, они направились к Тоннеру.

– По делам уехал! – сказала обеспокоенная чем-то Катерина.

– По каким, черт, делам? Договорились же, что подождет! – разозлился Терлецкий. – Может, он мне записку оставил?

– Оставил, – почему-то смутилась Катерина.

– Так давайте сюда!

– Доктор велел отдать, ежели к трем не вернется. А сейчас полпервого. Подождете?

– Ополоумела?!

– Не могу, ей-богу, не могу!

– Сейчас кликну надзирателя и учиню обыск! – пригрозил Терлецкий.

Катерина уступила.

Прочитав письмо, Федор Максимович побледнел:

– Быстрей!

Ехали долго, под конец застряли в грязи. Ярош спрыгивал, толкал телегу. Наконец встали у кладбищенских ворот. Денис слышал разговор, но выглянуть боялся.

– Эй, братишка! Где могила барона, которого вчера хоронили?

– По аллее до развилки, оттуда десять шагов налево, потом еще пять направо по тропинке, – сторож не удивился второму подряд посетителю. Баумгартена закопали только вчера, видать, не все попрощались.

– А на телеге можно?

– Зачем?

– Хозяин мой велел могилу лапником убрать! Вот везу!

– Це ж сено!

– А ты с Украины?

– А то…

– Так, может, горилки?

– А е?

– Шоб у хохла не було…

Филипп Остапыч достал зеленую бутыль, которую прихватил на всякий случай.

– Тады проезжай. Сам-то выпьешь?

– Потом!

Сторож вытащил пробку и от души хлебнул, словно молока из крынки.

– Тпру! – скомандовал кляче Михаил Константинович.

Осмотрелся.

На колокольне храма Смоленской Божией Матери, что дал название речке и обоим кладбищам вдоль ее берегов, православному и лютеранскому, звякнул колокол. Час дня! Нехай Угаров похрапит. Сначала содомита прикончу.

Ярош двинулся к склепу Баумгартенов.

Тоннер, несмотря на теплую шубу, дрожал. Достал из саквояжа пистолет. Зарядил, взвел курок, покрутил в руках – спрятать-то негде, шуба без карманов. Положил на пьедестал статуи, украшавшей склеп Баумгартенов.

На колокольне пробили час. Сейчас все выяснится!

Моська сразу узнал недоброго швейцара, который советовал мальчишкам его утопить. И приближался он к Хозяину нехорошо, кошачьим пружинистым шагом. Пес перебежал боковую аллею, потом по-пластунски подобрался к Тоннеру на расстояние прыжка.

Кошка разочарованно мяукнула вслед.

Господи! Да это Филипп Остапович!

Тоннер расстроился. Назначенное свидание под угрозой. Преступник, увидев у могилы двоих, не подойдет.

– Добрый день, доктор! – Ярош улыбнулся. – Не знал, что и вы…

– Что я?