Сломанная жизнь

Аарон сидел молча, ковыряя сэндвич с жареным сыром, когда на кухню прошла его мать, с конвертом в руках. Он увидел, что письмо адресовано ему, но когда пожал плечами, мать открыла конверт вместо него. Съев ещё немного супа, чтобы она видела, он ждал — на удивление не заинтересованный — результаты своих выпускных школьных экзаменов. Отчасти он надеялся, что провалит все предметы, чтобы уклониться от любых дальнейших обсуждений колледжа, но улыбка на лице матери сказала ему обратное. Посмотрев в крайне яркие, сентиментальные глаза мамы, он понял, что она чувствует. По всей справедливости, он должен был умереть в тот вечер в гараже, с Джульеттой, так что тот факт, что ему вообще было что присылать, являлся чудом.

— Я так невероятно горжусь тобой, Аарон. Когда мы решили перевести тебя на домашнее обучение на эти последние два года, я не знала, будешь ли ты когда-нибудь… сможешь ли… но ты смог, — заикаясь произнесла она, а затем протянула ему листок бумаги. Под пафосным логотипом штата был список его достижений. Ему удалось сдать все предметы. По нескольким, например, по английскому, он был уверен, что результаты скорее отражали жалость, чем настоящее качество его работы.

Ему было всё равно.

— Давай... В смысле... Мы можем сводить тебя на ужин, чтобы это отметить? — от обнадёженного и тоскливого выражения её лица вежливый отказ, которым он собирался ответить, умер в его горле. Его загривок горел от стыда, как на летнем солнце. Она так много для него сделала и так мало просила в ответ. Разве он не мог дать ей всего одну вещь? По её лицу казалось, что вся её жизнь зависит от его ответа на вопрос.

Он медленно кивнул.

Его матери удалось сдержать порыв его обнять, но едва ли, и к сожалению, он достиг высшей границы своей адаптации на этот день. Он был благодарен, что она его не обняла, потому что одна из его истерик на кухне просто прекрасно подчеркнула бы день. Для него всё снова начало ухудшаться; он чувствовал это. Некоторые дни были лучше, но в последнее время его депрессия в очередной раз закружила его вниз. Он очень старался не дать ничему выйти из-под контроля, но попытки скрыть глубину своей депрессии от матери стали утомительными. Аарон очень старался не показывать при ней худшие из своих симптом, потому что ей хватало, о чём переживать. Иногда, когда в его голове звучали голоса демонов, он видел, как сильно забота о нём сказывается на ней. В такие моменты ему хотелось найти в себе смелость закончить её боль, и свою, но не находил. Это была ещё одна вещь в его жизни, для которой он не был достаточно мужественным.

— Хорошо, что ж, у Аллена сегодня первое свидание, так что, может быть, завтра вечером, — сказала она, её сияющая улыбка вырвала его из мрачных мыслей. Его немного успокоило то, что Аллен шёл на свидание. Его братьям пришлось со многим справиться, и они наконец могли начать жить отчасти нормальной жизнью, несмотря на своего психически больного брата. Аарон оставил на тарелке больше половины сэндвича, но доел суп, наклоняя тарелку и выпивая его. Он надеялся, что это удовлетворит её почти постоянную необходимость его кормить.

— Мам, я пойду ненадолго прилягу, — сказал ей Аарон, когда она понесла его посуду к тумбочке у раковины. Сочетание всех таблеток и вездесущей душащей депрессии вызывало у Аарона усталость, летаргию. Иногда эта усталость позволяла ему наконец сбежать на несколько часов в сон без сновидений и подремать в полдень. По другим дням он просто беспокойно смотрел в потолок или телевизор, сама мысль о сне ускользала от него.