— Тс-с, — сказал Матиас, следуя за Райнером в гостиную. — Вообще-то заходить сюда не положено. Горные инженеры приспособили все это под свои кабинеты и спальни. Гутцман немало потрудился, втолковывая им, что нельзя сбивать украшения. Им, видите ли, нужно размещать их треклятые изобретения. Ничего не смыслят в красоте. Все, что нельзя использовать в деле, они в упор не видят.
Двустворчатая деревянная дверь в глубине гостиной распахнулась, впуская луч желтого света. На них гневно воззрился Шедер.
— Что вы здесь делаете?
Матиас весь подобрался и отсалютовал:
— Простите, командир. Просто показываю Майерлингу местную достопримечательность. Не хотел мешать.
За спиной Шедера Райнер разглядел столовую, в центре которой стоял большой круглый стол, тоже вырезанный в скале. За ним сидела компания инженеров, грязных бородатых мужчин в почерневших от масла кожаных передниках, многие были в толстых очках, и все внимательно изучали разложенный на столе пергамент. За ухом у каждого виднелся кусочек угля или перо, в мозолистых руках они держали записные книжки в кожаных переплетах.
— Ну, теперь вы все увидели, — сказал Шедер. — Уходите.
— Есть!
Матиас отсалютовал Шедеру, захлопнувшему дверь. Он пожал плечами, глядя на Райнера, как мальчишка, попавшийся на краже яблок.
Когда они вышли на цыпочках, Райнер оглянулся через плечо:
— Командир лично отвечает за эту шахту?
Матиас помотал головой:
— Официально нет, но главный инженер Хольсангер погиб при обвале, и командир возложил его обязанности на себя, пока из Альтдорфа не пришлют замену. Вот и разрывается на двух работах, нервничает, понимаете.
— Заметно.
Они снова оказались в шахте, и Райнер услышал хриплый смех и знакомый протестующий голос. Это был Джано на дежурстве с отрядом арбалетчиков, они присматривали за шахтерами.
— Правда, говорю вам, — твердил Джано, — собственными глазами унюхал!
— В чем дело, тильянец? — спросил Райнер.
— Ах, капрал! Защитите меня, а? Говорят, я есть дурак!
Коренастый арбалетчик хмыкнул и ткнул в Джано пальцем.
— Простите его, капрал. Этот чеснокоед сказал, что в шахте есть крысолюди. Подумать только! — Он снова засмеялся.
— Это правда! — настаивал Джано. — Чувствовал их запах!
— А откуда ты знаешь, как пахнут крысолюди, солдат? — снисходительно спросил Матиас.
— Убили мою семью. Всю деревню. Они выходят из-под земли и едят людей. Вонь такая — не забуду.
Матиас явно рассердился.
— Крысолюди — это миф, тильянец. Их не бывает. А если не хочешь в каталажку, держи свои глупости при себе. Эти крестьяне и так суеверны. Не хватало еще, чтобы они бросали инструменты всякий раз, когда в темноте пискнет крыса.
— Но они здесь. Я знаю…
— Неважно, что ты знаешь, солдат, — отрезал Райнер. — Или думаешь, что знаешь. Капрал приказал замолчать, и ты будешь молчать. Ясно?
Джано неохотно отсалютовал.
— Яснее некуда, капрал. Есть!
Матиас и Райнер вышли из шахты.
На обратном пути в форт с доверху нагруженным фургоном Райнер размышлял, интересно, с чего бы вдруг вооруженный эскорт отправился на прииски, вместо того чтобы ждать, когда груз прибудет в форт. Неужто обер-капитан Оппенгауэр и впрямь думает, что существует опасность перевозки этого груза даже на такое короткое расстояние между прииском и фортом — всего-то около мили? Или приказ Манфреда высматривать все подозрительное невольно заставляет его искать какой-то подвох в самой невинной армейской рутине?
Во всяком случае в форт они вернулись без происшествий. Там к ним присоединился целый обоз, груженный предметами роскоши из Альтдорфа, металлической посудой из Нульна, вином, тканями и изделиями из перьев, производящимися в Бретоннии, Тилее и более удаленных уголках. Когда колонна тронулась в путь, Оппенгауэр приблизился на огромном белом коне, который все равно казался маленьким для его массивного бочкообразного тела.
— Здорово, ребята, — прогремел он. — Готовы?
— Да, господин обер-капитан, — отсалютовал Матиас. — Чудесный денек, правда?
Райнер тоже отсалютовал, и они выехали через главные ворота на дорогу, ведущую в Аульшвайг. Местность выглядела так же, как к северу от форта. Крутые, поросшие соснами склоны, переходящие в скалистые пики в снежных шапках. Воздух был очень прохладный, но под палящими лучами солнца им все равно было жарко в доспехах.
— Что, Майерлинг, — спросил Оппенгауэр, — привыкаете к нашей рутине?
Райнер улыбнулся:
— Да, сударь. Правда, задница моя еще не совсем привыкла.
Оппенгауэр расхохотался:
— Что, не жалеет вас Фортмундер?
— Так точно!
Они продолжали в том же духе час-другой, весело болтая, обмениваясь шутками и добродушными ругательствами. Райнер заметил, что копейщики и стрелки ведут себя более оживленно, чем в лагере. Они напоминали школьников, сбежавших от строгого наставника. Интересно, думал Райнер, дело в том, что их больше не муштруют и не грузят работой, или в том, что рядом нет пехотных офицеров? Он надеялся, что они расслабятся и это развяжет им языки, но едва разговор касался будущего или Гутцмана, который «покажет Альтдорфу», все переключались на другие, привычные для любой казармы темы.