Сломанное небо Салактионы

– Чарли, а вы этой дудкой серьезно увлекаетесь?

Кутельский задохнулся от гнева: «Назвать сакс дудочкой?» И сухо ответил:

– Мне врачи прописали. Чтобы нервы в руке быстрее срастались. Но на исполнении должностных обязанностей это не скажется. Обещаю.

– Чарли! Пишет! Симфонию!

Моника с восхищением посмотрела на пилота снизу вверх.

– И?

Геолог уселся в кресло.

– Что и? – набычился Кутельский.

– Толк-то есть? – Лев Саныч забросил ногу на ногу.

– Какой толк?

– Положительный денежный поток… Бабки, в общем и целом, капают?

Было сложно понять, завидует Абуладзе таланту Чарли Кутельского или просто издевается.

– Вы считаете, что искусство существует только ради денег? – Кутельский приготовился к длительной дискуссии.

Геолог пожал плечами, посмотрел на Монику, которая в этот момент наливала себе воду, и предположил:

– Ради восторгов поклонниц?

– Это – большая форма, не могу сказать, вот окончу, будет видно.

– А мне кажется, Лев Саныч прав, – Моника поднесла стакан к губам и поверх него со смешинкой посмотрела на Кутельского, – Зачем биться над симфонией начинающему композитору, если можно сочинить гениальный шедевр на шесть аккордов?

«Ей не понравилось», – решил Чарли и взглянул на девушку глазами побитой собаки.

Геолог удивленно умолк и уставился на Монику.

Она повернулась лицом к Чарли и боком к Абуладзе. Грудь четко обозначилась под футболкой, а голос зазвенел колокольчиком:

– Вот смотрите, кто-нибудь помнит авторов древних рождественских песенок? А ведь они принесли авторам состояния! И кормят их наследников до сих пор!

– Вы хотите оставить от моей симфонии шесть аккордов? – Кутельский чуть не заплакал, он даже перешел с Моникой на «вы».

– Но пусть это будут шесть гениальных аккордов! Только представьте, что твоя… мелодия будет играть при открытии миллионов лифтов по всей вселенной! Например…

– И приносить полпенни за тысячу проигрышей! Сможете купить Салактиону. Или даже обе, – добавил геолог.

Кутельский недоверчиво посмотрел на Абуладзе, потом на Монику.

– Что вы на меня так смотрите? Разве мы прилетели сюда не ради денег? – разошелся геолог. – Вот я честно признаюсь, чтобы все мои долги вернуть, я должен работать на «Гала-Гео» еще 478 лет! Если чуда не произойдет. А чудес в наши прагматичные времена, увы, не бывает. Салактиона – рай, но даже здесь я не чувствую себя свободным из-за долгов!

– Чарли, а давай, я тебя зарегистрирую в облаке композиторов-любителей? Их музыку иногда покупают. И даже по чуть-чуть платят! – смешинка из голоса Моники никуда не делась.

Кутельский обиженно пожал плечами и не ответил.

– Ладно, Чарли, полетаем сегодня? Все позавтракали? – Лев Саныч оттолкнулся обеими руками от подлокотников кресла и пружинисто встал.

Подошел к комплексу связи и взглянул на пустой экран входящих сообщений:

– Моника, странно, но вас почему-то не хватились. Дела-а-а…

***

Добиться полного слияния с техникой. Дождаться момента, когда начинаешь чувствовать себя частью гидроплана. Его деталью. Лишь после этого ты можешь называть себя пилотом и не опасаться того, что флаер тебя подведет.

Чарли Кутельский всегда ждал этого сладостного ощущение, которое приходило само по себе, и которое нельзя было вызвать по своему желанию.

Пока симбиоза не произошло, но он был уверен: еще немного и…

Чарли крутанул штурвал, и легкий флаер, послушный пилоту, выполнил вираж.

– Ого!

Только после возгласа Моники Кутельский вспомнил, что девушка не пристегнута, а стоит между парой сидений и грузовым отсеком.

– Прошу прощения, увлекся, – он скосил глаза на равнодушное лицо геолога.

Моника отпустила спинку кресла Абуладзе и посмотрела побелевшую руку на свет. На девушке были вчерашний топик и шортики, в которых она выглядела очень спортивной и подтянутой.

Чарли выровнял гидроплан и выглянул в боковое окно.

Вертикальный мир Салактионы, освещенный Гизой, был виден как на ладони. Воздух над морем оставался чистым. Береговой черты не было, там клубился густой зеленый туман, из которого торчали исполинские скалы.

– Эта зеленая гадость и есть зигрит? – уточнил Кутельский.

Он слышал дыхание Моники. Девушка тоже смотрела в окно у него за спиной.

– Насколько я помню физику, – поддержала она разговор. – Прилив должен выталкивать зигрит выше, ближе к станции. Но этого не происходит. Почему?

– Зигрит легче воздуха только на солнце. Едва Гиза уходит за горизонт, даже незначительного понижения температуры достаточно, чтобы зигрит выпал в виде осадков.

– А если Гиза затянута облаками?

– Зигрита нет.

– Значит можно спуститься вниз без скафандра?

– Какая вы любознательная девушка! Нам спускаться без дыхательной маски запрещено инструкцией.

Лев Саныч был чем-то недоволен, и Кутельский обернулся к нему, чтобы понять чем.

Моника не унималась:

– А если зигрит выпадает в море в виде дождя, почему вода не ядовита?

– Зигрит опасен только для дыхания, а растворенный в воде – нет, – процитировал путеводитель Чарли.