Сломанные каблуки, или Миссис Совершенство

Отправив письмо, я снова встала и походила по дому — меня охватил знакомый страх, страх оказаться неудачницей, забытой, покинутой. Но вместо того чтобы хвататься за коробку с любимым печеньем, я попыталась понять, вправду ли я никто и ничто. Нет, это не так. Я что-то значу. Да, у меня множество недостатков. Но, так или иначе, я кому-то нужна. Нужна многим людям. А что еще важнее — самой себе.

Девочки спали дольше обычного, а когда проснулись, мы просто бездельничали и наслаждались этим. Была суббота, погода стояла отличная — небо ярко-синее, утренний свет лился сквозь кухонные окна и отражался от небольшой антикварной люстры, купленной в дешевом магазине. На противоположной стене играли радужные отблески. Маленькие хрустальные подвески преломляли лучи и отбрасывали радуги на белую дверцу шкафа.

Брук вошла на кухню с коробкой печенья под мышкой и заметила эти яркие блики.

— Радуга, мама!

Я стояла за столом и составляла список покупок.

— Правда, красиво?

— Мне нравится этот дом, — сказала она, ставя коробку и подходя ко мне. — Он маленький и старый, но ты его украсила.

— Спасибо.

Наверное, однажды я тоже заскучаю по нашему прежнему дому, но пока что исполнена решимости сосредоточиться на том, что еще нужно сделать и что можно сделать. В том числе покрасить.

— Вы с сестрами все еще не прочь достать сегодня рождественские украшения?

— Мы пойдем за елкой?

— Может быть.

Джемма вошла на кухню с пачкой каталогов, прибывших со вчерашней почтой.

— Я не хочу сегодня наряжать елку. Хочу печь пирог. Мы еще ничего не приготовили.

Я добавила в список арахисовое масло и посмотрела на девочек:

— Давайте сегодня нарядим елку, а угощением займемся завтра.

— А может быть, наоборот? — отозвалась Джемма, подошла к столу и начала листать рекламный каталог. Она обожает рассматривать каталоги, всегда ищет что-нибудь новенькое и интересное. Я раньше тоже была такой. Мне нравилось выбирать и покупать. Глянцевые журналы демонстрировали, какой может быть жизнь. Каждая покупка приближала меня к идеалу, которого я надеялась однажды достичь.

— Некоторые девочки в моем классе уже носят лифчик, — сказала Джемма, рассматривая фотографии супермоделей в изящных лифчиках и трусиках.

— Девочки развиваются по-разному. — Я покусывала колпачок ручки и размышляла, не пора ли наконец побеседовать с дочерьми о птичках и пчелках. До сих пор мы с Джеммой старательно избегали этого разговора. Она никогда не расспрашивала, откуда берутся дети, а я не стремилась объяснять… пока. Хотя и следовало бы. Моя мать никогда со мной об этом не говорила, и я обо всем узнала из непристойной болтовни со сверстниками.

— Я знаю, — ответила Джемма. — Я просто говорю, что некоторые уже носят лифчик. А у Кэтрин Келли… э… они такие большие. Все на нее смотрят, когда она бегает, потому что… — Джемма коснулась своей маленькой груди, — …потому что они прыгают вверх-вниз.

Я отложила ручку.

— И ты смотришь?

— Нет… — Она сделала паузу. — Ну… иногда. Просто… так странно. В прошлом году у нее ничего не было, а теперь… большая грудь. И все к ней по-другому относятся. Один мальчик, наверное, из пятого класса, хотел поцеловать Кэтрин и потрогать… здесь. И его исключили на неделю.

— Это называется сексуальное домогательство, — сказала я, удивившись, что в нашей школе случаются подобные вещи.

— Что-что? — спросил мужской голос из гостиной.

Натан?

Джемма завопила и понеслась в комнату.

— Папа!

Брук бежала следом, Тори с визгом выскочила из спальни.

— Папа, папа!

Я, ошеломленная, пошла за ними и увидела, как все три девочки повисли на Натане. Ураган объятий и поцелуев.

По-моему, он даже не замечал меня, пока они визжали и обнимали его, но потом муж поднял голову, и мы встретились взглядами. Он страшно исхудал, под глазами залегли тени.

— Привет, любимая.

Любимая.

Любимая.

Я пыталась улыбнуться, но не могла. Бессильно привалилась к стене. Меня настолько переполняла нежность, что я была не в силах говорить.

Нахлынули воспоминания — о своем детстве, годах, проведенных с Натаном, о рождении детей, о смерти Мэтью, о доме, который мы выстроили, чтобы заполнить пустоту. Глядя на мужа, я не испытывала ни гнева, ни грусти. Только умиротворение. Это мой супруг. Мой мужчина.

— Добро пожаловать домой.

Натан отправился вместе с девочками за елкой. Меня тоже позвали, но я сказала, что лучше останусь дома, вытащу коробки с украшениями из кладовки (жуткая дыра) на задний двор перед гаражом и начну распутывать гирлянды. Натан и дочери вернулись через час с елкой, чересчур высокой для нашей гостиной. Мне даже не пришлось ничего говорить мужу. Он зашел в дом, посмотрел на потолок и вздохнул:

— Восемь футов?..

— Ну да.

От носа к губам пролегла новая складка, морщинка на лбу стала глубже.

— Нужно было тебе позвонить.

— Ничего страшного.

— Черт побери.

Я посмотрела на девочек, которые маячили на пороге.

— У нас есть пила. Давай просто укоротим елку снизу.

Он отвернулся и стал смотреть в окно.

— Не могу… — Голос у Натана оборвался, и он с невыразимой печалью покачал головой.

Внутри у меня все сжималось. Только не это, только не это.