Сломанные крылья

- Прости, сын мой, - сказал он с дрожью в голосе, взяв меня за руку. - По моей вине вечер сегодня закончился для тебя слезами. Но мы еще встретимся, не правда ли? Разве ты не будешь частым гостем в доме, где не останется никого, кроме тоскующего старика? Цветущая юность не рада увядающей старости - утро не ищет встречи с вечером. Но каждый твой приход будет возвращать меня к дням молодости, что прошла в дружбе с твоим отцом, рассказы же твои - напоминать о жизни, что более не числит меня своим сыном. Разве я не увижу тебя, когда уйдет Сельма, оставив меня одного в этом уединенном доме?

Последние слова Фарис Караме произнес отрывистым шепотом. Мы молча попрощались, и он уронил несколько теплых слезинок на мою руку. Внутренне вздрогнув, я исполнился сыновней приязни к старику; нежное и грустное чувство, колыхнувшись в груди, перехватило дыхание и, как приступ боли, кольнуло в сердце. Когда я поднял голову, он, увидя в глазах моих слезы сочувствия, слегка наклонился и дрожащими губами поцеловал меня в лоб. Губы его дрожали.

- Спокойной ночи... Спокойной ночи, сын мой! - говорил он, поворачиваясь к дому.

Единственная слеза, блеснувшая на морщинестой щеке старика, действует на душу сильнее, чем все слезы, пролитые юношами.

Обильные слезы юности - избыток влаги, переполняющей сердце. Старческие же слезы - последние капли жизни, падающие из-под век, жалкий остаток сил в немощном теле. Слезы на глазах молодости подобны каплям росы на лепестках розы. Слезы на щеке старости напоминают пожелтевшие листья осени, уносимые ветром с приближением зимы жизни.

Фарис Караме скрылся за дверью, и я вышел из сада. Голос Сельмы не переставая звучал у меня в ушах, ее красота, как призрак, маячила перед глазами, слезы ее отца медленно высыхали на руке. Я вышел оттуда, словно Адам из рая, но рядом не было Евы моего сердца, которая одна превратила бы для меня в райскую кущу весь мир... В тот вечер, когда я родился заново, глазам моим впервые предстало и лицо смерти.

Так солнце жаром своим взращивает и убивает травы.

Огненное озеро

Все, что человек творит тайно во мраке ночи, становится явным при свете дня. Слова, произнесенные шепотом в тишине, становятся без нашего ведома предметом пересудов в обществе. Как бы мы ни скрытничали сегодня, пряча содеянное нами по углам наших домов, завтра о нем будут говорить, возникает на уличных перекрестках.

Так призраки мрака во всеуслышание объявили о том, зачем архиепископ Булос Галеб приглашал к себе Фариса Караме. На крыльях эфира новость разнеслась по городским кварталам, дойдя и до моих ушей.

В тот лунный вечер архиепископ Булос Галеб пожелал встретиться с Фарисом Караме не для того, чтобы говорить о делах бедных и обездоленных, вдов и сирот. Нет, он послал за ним роскошный личный экипаж, чтобы просить руки Сельмы для своего племянника Мансур-бека Галеба.

Фарис Караме был богат. Кроме Сельмы, он не имел наследников. Потому Булос Галеб и остановил на нем свой выбор. Не красота девушки, не благородство ее души, а богатство, сказочное богатство отца предопределило его решение. Архиепископ думал о будущем Мансур-бека — с помощью состояния жены тот мог бы занять достойное место среди бейрутской знати.

Духовные вожди на Востоке не довольствуются почетом и властью, присущими их положению, а стараются облагодетельствовать и своих родственников - любыми путями проталкивают их вперед, и те, став над людьми, чинят разбой и насилие. Почет, которым пользуется эмир, лишь с его смертью переходит к старшему сыну. Добрым же именем религиозного вождя еще при его жизни злоупотребляют братья и племянники, будучи подобны многоглавым морским чудовищам, что захватывают жертву бесчисленными щупальцами, высасывая из нее кровь.

На просьбу архиепископа старик ответил глубоким молчанием и горькими слезами. Кто не испытывал скорби при мысли о разлуке с дочерью, уходи она в дом соседа или в царский дворец? Чье сердце не сжималось от боли, когда закон природы отнимал у него дитя - ту, с которой он играл в детские игры, кого воспитывал в отрочестве и как друга уважал взрослой? Грусть родителей, расстающихся с дочерью, - столь же сильное чувство, что и радость при женитьбе сына; с женитьбой в доме появляется новое девичье лицо, с замужеством - из семьи уходит до мелочей знакомое, дорогое существо.

И все-таки отец Сельмы покорился воле архиепископа. Тот силой вырвал у него согласие, хотя в душе Фарис Караме и был против этого брака. Прежде он встречал Мансур-бека и много слышал от людей о его алчности, порочности и жестокости. Но какой христианин в Сирии может перечить епископу, не уронив себя в глазах собратьев по вере?

Кто сохранит доброе имя, выйдя из повиновения духовному владыке? Стрела неминуемо пронзит глаз, что осмелится бросить ей вызов, рука будет отрублена, если не убоится меча.