Сломанные крылья

Так отчаяние ослабляет наши глаза, и нам всюду видятся страшные призраки. Так безнадежность делает глухими уши, и мы слышим только биение наших взволнованных сердец.

Между Христом и Астартой

Среди садов и холмов, которые тянутся от окраин Бейрута до отрогов Ливанских гор, стоит старая, высеченная в белой скале, часовне, что скрыта за ветвями ивовых, оливковых и миндалевых деревьев Святилище это расположено всего в полумиле от проезжей дороги, но лишь немногие из любителей древностей знают о его существовании. Как и многое другое столь же примечательное в Сирии, оно предано забвению, которое скрыло его от глаз археологов, сделав пристанищем для усталых душ и ищущих уединения влюбленных.

Посетителю удивительной часовни бросается в глаза барельеф, судя по всему, финикийской работы, на восточной стене. Перстами судьбы стерты кое-какие линии, времена года изменили его цвет, но все еще можно различить изображение богини любви и красоты - Астарты, восседающей на роскошном троне, в окружении семи обнаженных девушек в разных позах; одна из них держит в руках факел, другая - кифару, третья - кадильницу, четвертая -кувшин с вином, пятая - ветку розы, шестая - лавровый венок, седьмая - лук и стрелы; лица их в покорности и смирении обращены к Астарте.

На другой стене отчетливей виден барельеф более поздней работы: распятого Христа оплакивают Скорбящая матерь, Мария Магдалина и две другие женщины; этот барельеф, явно византийского стиля, был высечен, видимо, в пятом или шестом веке.

В западной стене - два круглых окна; по вечерам в часовню проникают солнечные лучи, и светлые блики ложатся на барельефы, так что они кажутся покрытыми позолотой.

В центре часовни находится четырехугольная мраморная глыба, грани которой украшены старинным резным орнаментом; кое-где резьба скрыта слоем запекшейся крови - значит, древние совершали на ней жертвоприношения и окропляли ее вином, благовониями и маслами.

В святилище стоит глубокая тишина, от которой захватывает дух. В волнах его волшебного очарования прикасаешься к тайнам богов, слышишь немой рассказ о делах давно минувших времен, переменах в жизни народов, переходах от веры к вере; поэта оно влечет в мир, далекий от земной юдоли, философа же убеждает в том, что человек, как существо верующее, способен ощущать незримое и представлять недоступное ощущениям, творя для своих чувств символы, что ведут к пониманию тайн его духа, и воплощая свою фантазию в словах, мелодиях, картинах и статуях, выражающих его сокровеннейшие прижизненные чаяния и прекраснейшие посмертные упования.

В этой затерянной часовне я раз в месяц встречался с Сельмой Караме. Часами мы смотрели на древние изображения, размышляя о Сыне человеческом, распятом на Голгофе, и, вызывая в воображении образы молодых финикийцев и финикиянок, что жили, любили и поклонялись красоте в образе Астарты, курили фимиам перед ее изображениями и умащали благовониями ее алтари, пока не были поглощены землею, оставив после себя лишь имя, что иногда срывается с губ времени пред ликом вечности.

Трудно воплотить в словах воспоминания о свиданиях с Сельмой - тех неземных часах, что были исполнены наслаждения и боли, радости и печали, надежды и отчаяния, как и всего того, что делает человека человеком, а жизнь - вечной загадкой. И все же расскажу, пусть скупыми словами, о некоторых моментах наших встреч - в научение тем, кто, как и мы, страждет от любви и тоски.

Уединяясь в том старом храме, мы садились у самой двери, прислонившись спинами к стене. Вспоминая о прошлом, рассуждая о настоящем, со страхом размышляя о будущем, делились тем, что наболело на душе, тяжестью лежало на сердце; стараясь найти слова утешения, по очереди извлекали из карманов надежды радужные иллюзии и сладкие грезы. И вот уже волнение успокаивается, высыхают слезы, розовеют лица; улыбаясь, мы забываем обо всем на свете, кроме любви и ее радостей, души и ее чаяний, и, тая от страсти, открываем друг другу объятия. Сельма ласково и целомудренно лобзает прядь моих волос. Мое сердце наполняется светом, и я целую бледные кончики ее пальцев. Она закрывает глаза. Её шея цвета слоновой кости - в легком изгибе, на лице - жаркий румянец, как отблеск зари на вершинах холмов. В молчании мы долго любуемся далеким горизонтом, где облака окрашены оранжевым заревом заката.

Наши встречи не ограничивались любовными признаниями и сетованиями. Нередко мы невольно переходили к разговорам на общие темы - обменивались мнениями о событиях в этом удивительном мире, обсуждали содержание прочитанных книг, отмечая их достоинства и недостатки, как и особенности образности и моменты социального порядка.