Сломанные крылья

Никита в роскоши чувствовал себя точно так же, как и везде: естественно. Оля стала закрытой темой. А в остальном – он был женат на очень преданной ему женщине. Она казалась ему простой, откровенной и чуткой.

Никита был очень доверчив, а Надя знала правила борьбы за свое счастье, кажется, с рожденья. В такой борьбе для нее не существовало запретных приемов. Но даже такие разные люди, случается, просыпаются в одной постели, завтракают вместе и дарят друг другу свои дни. По вечерам Надя сама набирала телефон Лены, рассказывала ей, как хорошо они отдыхают. Никита добавлял пару фраз: «Все в порядке, мам. Скучаю по тебе».

В тот прекрасный вечер они ужинали на террасе, и Надя старалась поймать его взгляд, чтобы сказать о своей страсти. Он был в хорошем настроении, они оба очень загорели и окрепли, смеялись и шутили.

– Как я счастлива, что этот кошмар закончился, – неожиданно для самой себя проговорила Надя.

– Ты о чем? – переспросил он.

– Ну что, ты не понимаешь? Ну, как пропала эта твоя Оля, как ты не хотел жить, как я искала ее по моргам, как сама жить не хотела.

– Надя, – тихо сказал он. – Мне очень жаль, но ты, кажется, не все понимаешь. Это был не кошмар, как в кино. Это было горе, которое сломало мою жизнь. Мы с тобой сейчас сидим и пьем вино на другой ее половинке. Только моя боль не прошла. Я очень хочу, чтобы тебе было хорошо, но тебе придется принимать меня с моим горем. Я не собираюсь с этим справляться. Это все, что у меня на самом деле есть. Прости, но ты должна знать.

– Я?! Я должна знать, что ты всегда думаешь об этой Оле? Я должна спать с тобой и знать, что ты видишь ее?

– Если не можешь, то не должна. Ни в коем случае. Ты хороший человек, славная девушка, но я именно потому не хотел на тебе жениться, чтобы не слышать подобных слов. Слушай, давай все исправим. Мне вдруг показалось, что я совершил страшную ошибку. Давай разойдемся, пока не возникли новые проблемы.

– Что ты говоришь? – еле слышно проговорила Надя. – Разойтись? Из-за такой ерунды… Ой! Из-за такого горя? Да, я заставила тебя жениться на себе. Но я погибала. Я не могу без тебя.

Она поднялась и упала перед ним на колени. Она прижала голову к его груди, он обнял ее, страдальчески морщась.

– Ты больше никогда не услышишь от меня ничего подобного. Я не полезу в твою душу! – горячо сказала она.

– Спасибо, – с трудом выговорил он. – Я схожу на океан, еще разок окунусь, ладно? Не переживай. Все в порядке.

* * *

Иногда, по ночам, когда Виктору удавалось споить сторожа стоянки, он приводил Олю в свою квартиру, чтобы она помылась. Дверь в ванную не разрешал закрывать. Мать лежала, слушала, как Оля моется, как выходит на кухню, и боялась, что у нее сердце выпрыгнет из груди. Она вспоминала своего внука, желая подержать его в руках еще хоть раз.

Однажды она даже решилась заговорить с незнакомой старушкой.

– Я по телевизору слышала, – сказала она, – что дитенка новорожденного нашли прямо под забором какого-то дома.

– Это теперь запросто, – тут же среагировала старушка. – Раскидывают детей, как котят.

– Интересно, а если мать или родня какая захотят его обратно взять? Смогут его найти?

– Да ни в жисть. Их и продают, и за границу отправляют, и на органы разбирают.

– Это как?

– Запросто. Скажем, у кого-то больной ребенок родился, его родители здорового украдут, разрежут на кусочки и подсадят своему – сердце, почки, что хочешь.

– Не верю я в это, – сказала мать Виктора.

– Ну и дура, – ответила старушка и понеслась прочь в поисках более понятливых собеседников.

После ванны Виктор поил Олю чаем с вареньем. Она розовела, пышные волосы обрамляли прелестное лицо, как нимб, и касались таких же пушистых ресниц. Оля дышала с трудом, мысли в голове путались от тоски. Но она была такой красивой, что Виктор не мог долго на нее смотреть. Теперь они разговаривали. Оля пыталась, как бы между прочим, по деталям, по кусочкам узнать дорогу к тому дому, куда Виктор отвез ребенка. Он иногда отвечал на ее вопросы, но чаще отрезал:

– Я же объяснял: сам смогу найти туда дорогу только на машине. А ты туда не добредешь еще по одной причине: я тебя не выпущу.

Однажды он обнаружил гантель у нее под доской. Ничего не сказал, забрал, выбросил. Но с тех пор старался не засыпать рядом с ней. У нее окрепли руки и ноги, и в ней живет ярость, как она ни пытается это скрыть. Если он расслабится, она может его убить. Это новое чувство – страх перед беспомощной девушкой, пленницей, – нисколько не уменьшило его чувство к ней. Скорее, наоборот: он понял, что как человек она сильнее его.

– Хочешь, поспи здесь, на диване, пока волосы не высохли, – предложил он.

– Нет, – резко ответила Оля. – Веди в погреб.

* * *

– В общем, хозяина этой утопленной машины вычислить практически невозможно, – говорил Слава Земцов. – А вот просьбу твою мы выполнили. Поискали вокруг обрыва, с которого ее сбросили. Есть там подозрительная ямка. Сначала ее вырыли, зарыли, потом опять отрыли и, пустую, просто мусором забросали. Что ты об этом думаешь?