Дверь сарая содрогается на своих петлях, когда я толкаю ее от себя. Я делаю глубокий вдох, словно собираюсь нырнуть под воду и практически врываюсь через порог внутрь.
И истошно кричу, когда спотыкаюсь о чье-то тело. Почти сразу же тело, покрытое кучей старой одежды, начинает двигаться и трепыхаться. Эбби кричит:
– Оно живое, – как будто это какой-то старомодный ужастик, затем из-под капюшона толстовки показывается голова.
–
– Какого черта? – кричит она и тут же вскакивает на ноги, сбрасывая с себя кучу старой одежды, как змея, сбрасывающая кожу. Но один носок все-таки остается висеть на ее толстовке, прилипнув к ней возле левого плеча. – Ты что,
– Слежу за тобой? – На ней надет тот же самый прикид, в котором она вчера выскочила из моей машины. Линялая толстовка с капюшоном, надетая поверх футболки, и джинсы с большой дырой прямо в паху, залатанной чем-то похожим на матерчатую салфетку. – Конечно же, нет.
– Тогда что ты здесь делаешь? – Когда Бринн по-настоящему зла, ее губы становятся совершенно белыми и такими тонкими, словно их застегнули на молнию. Она дергает головой в сторону Эбби. – А это еще кто?
Эбби поднимает руку.
– Меня зовут Эбби, – говорит она. – Постоянная напарница. – Видя, что мы с Бринн все еще стоим, уставившись друг на друга, она добавляет: – Вы, я полагаю, старые подруги?
– Я могу поговорить с тобой снаружи? – чуть ли не рычит Бринн. – С глазу на глаз?
Она хватает меня за локоть и вытаскивает из сарая, с силой захлопнув за собой дверь и оставив Эбби внутри. Я начинаю было протестовать, но она обрывает меня.
– Это что, твое извращенное представление о том, как можно поразвлечься? – вопрошает она. – Хочешь заново пережить добрые старые деньки?
– Минуточку. – Я высвобождаю руку из ее хватки. – Ведь это не я
– Это сарай, а никакой не клуб, – раздраженно отвечает она. – Это вообще ничего не значит. К тому же у меня не было выбора. – Когда Бринн снова поворачивается ко мне лицом, ее глаза кажутся почти черными. – Вчера вечером мать попала в аварию, и сестра отвезла ее в больницу. А оставить мне ключ они забыли.
Мой гнев сразу же проходит.
– О господи. – Я поднимаю было руку, чтобы коснуться ее руки, но вовремя спохватываюсь. – Она не очень пострадала?
– С ней все будет в порядке, – сердито отвечает Бринн, как будто мой вопрос ее раздражает. – Теперь твоя очередь. Какого черта ты тут делаешь?
Но этот раз, прежде чем ответить, я считаю до трех.
– О Лавлорне знал кто-то еще. И писал о нем. Я хочу выяснить, кто это был.
Она уставилась на меня, раскрыв от изумления рот. И мне впервые приходит в голову, какая Бринн хорошенькая, какой хорошенькой она была всегда. Даже сейчас, с лохматыми, грязными, спутанными волосами, свисающими на спину и параллельными полосками на щеке, оставшимися после того, как она всю ночь проспала на чем-то сделанном из вельвета, она прекрасна. Возможно, я не замечала этого раньше из-за Саммер – когда рядом находилась она, было просто невозможно заметить кого-либо еще. Она была как солнце, затмевающее своим сиянием все звезды, словно выпивая их свет.
– Ты ведь это серьезно, да? – спрашивает она.
И только сейчас до меня доходит, насколько огромно значение моего открытия – все то время, пока мы играли в Лавлорн, в наших играх присутствовал кто-то четвертый. Кто-то знавший о Лавлорне, кто-то находившийся в лесу в тот день, следя за нами. Ну конечно, теперь это кажется очевидным. Иначе убийство Саммер было бы невозможно объяснить. Иначе получилось бы, что это Фантом вышел из книжки в реальный мир и забрал ее.
Либо он, либо это сделал Оуэн.
Но полицейские допросили всех, кто, как они думали, мог быть причастен, всех, кого видели с Саммер, кто разговаривал с ней, имел с ней постоянный контакт. Они поговорили с ее учителями. Они трижды допрашивали в участке Джейка Гински, хотя у него и имелось алиби: он играл в видеоигры с остальными учениками девятого класса, которые, как и он, состояли в школьной команде по американскому футболу. Они даже обыскали дом Боллов, пока мистер Болл стоял во дворе, вопя о некомпетентности полиции, одетый в длинные черные носки, доходящие до колен, и семейные трусы, которые придавали ему вид педофила, о вероятности чего шушукались все.
И они никак не желали отстать от нас. От Бринн, Оуэна и меня.
Но что, если ответ лежал не в том,