Сломанный ген

– Так в чем я виновата-то?! – в полном отчаянии воскликнула Виолетта.

– Поймите, – в словах директора послышалась отеческая интонация, – я лично не вижу особой проблемы в том, если работник, так, по мелочи, возьмет себе что-нибудь с рабочего места. Все сотрудники тащат с работы, кто гвоздь, кто доску, а о канцелярщине я даже и не говорю. С этим я бы еще мог примириться, но работник бухгалтерии с таким отношением к финансам меня пугает. Вы вот свои деньги, и так, к слову, весьма небольшие, раздаете в долг направо и налево. Как же вам можно доверить средства организации?

– Вы хотите, чтобы я уволилась? – спросила готовая провалиться сквозь землю Виолетта. – Хорошо, я уйду, – сказала она даже как будто с некоторым облегчением.

– Ну зачем же сразу уволиться? – великодушно сказал Дмитрий Васильевич. – Вам сейчас лучше перевестись в плановый отдел. Временно. Там как раз освободилось место сметчицы.

– Временно?

– Пока вы не… поправитесь.

Виолетта кивнула и еле внятно произнесла:

– Хорошо.

– Вот и чудненько! – Дмитрий Васильевич заметно повеселел. – Сейчас напишите заявление и можете идти домой. Я вас отпускаю. А завтра, так сказать, с новыми силами выходите на работу в плановый отдел.

Виолетта побрела домой. Ее душили слезы от мерзкого чувства безысходности. После довольно прозрачных намеков Дмитрия Васильевича на то, что ее подозревают в мелких кражах, ходить на работу и сидеть там, сгорая от стыда, казалось невозможным, да и о ее ненормальном состоянии директор заявил вполне определенно. Но если она уволится, то кто ж ее возьмет на работу на четвертом-то месяце? Домой идти тем более не хотелось. Муж с дочерью тоже считают, что она ненормальная, и даже уже не скрывают этого. Нигде ей не рады.

Когда и так невеселые мысли Виолетты приняли совсем уж мрачное направление, ее рука в кармане плаща случайно наткнулась на клочок бумажки с адресом доктора. Тот самый, который дал ей пьяница, назвавшийся бывшим врачом. «Другого выхода нет», – решилась Виолетта.

Глава третья

Доктор Манкевич слушал пациентку невнимательно. Он считал себя корифеем в области психиатрии, в своем профессионализме не сомневался и, вообще, был довольно высокого мнения о собственной особе. Кроме того, Артур Эдуардович обладал весьма импозантной внешностью (высокий рост, правильные черты лица с крупным, красивой формы носом, эффектная шевелюра с благородными залысинами из черных с легкой сединой волос, идеальный костюм под расстегнутым халатом и очки в дорогой оправе), которая производила на пациентов и особенно – на пациенток, довольно сильное впечатление. Поэтому-то Манкевич и злился на себя от того, что никак не может сфокусировать свое внимание на больной, хотя случай-то оказался интересным. Усилием воли доктор в третий или в четвертый раз попытался сосредоточиться на пациентке, но мысли, помимо его желания, убегали в сторону, совершенно игнорируя его хваленый профессионализм. Причиной внезапной и досадной рассеянности Артура Эдуардовича оказалось произнесенное явившейся на прием женщиной слово, точнее название препарата: «Клептерин».

Пациентка с несколько вычурным именем Виолетта – средних лет женщина с явными признаками неврастении – пришла на прием к Манкевичу под конец рабочего дня со стандартным набором жалоб: жизнь кончилась, в семье не понимают, на работе не ценят, руки опускаются… Все бы ничего, но когда больная сообщила о том, что беременна, доктор несколько приуныл. Уже сложившийся в его голове план лечения посыпался; большинство подходящих для ее случая препаратов принимать при беременности нельзя. Пришлось Манкевичу лезть в темные дебри души Виолетты Петровны, чтобы выяснить причины ее состояния.

Как и следовало ожидать, никаких дефектов сознания и поведения пациентка за собой не замечала, а вот претензии к ней со стороны окружающих сформулировала весьма своеобразным образом. По словам больной выходило, что у нее абсолютно отсутствует какой бы то ни было интерес к материальным ценностям. Поначалу Артур Эдуардович даже не понял, что она имеет в виду, а когда разобрался, почувствовал профессиональный азарт, хотя и не исключал, что пациентка могла выдавать воображаемое за действительное.

Симптомы оказались просто поразительными: больная проявляла паталогическую «антижадность». Так Манкевич назвал про себя ее состояние, ибо даже подходящего к ее поведению термина он подобрать не смог. Такое доктор слышал в первый раз… «Хотя нет, не в первый! – осенило вдруг Артура Эдуардовича. – Сегодня утром уголовный паренек рассказывал что-то подобное, – вспомнил он. – Только тот тип, скорее всего, симулировал, а этой дамочке врать вроде бы незачем».

– Скажите, а до этого вы когда-нибудь обращались за психиатрической помощью? – спросил Манкевич.

Болезненно переживавшая сам факт присутствия на приеме у психиатра Виолетта Петровна совсем смешалась и через силу еле слышно ответила:

– Нет, доктор.