Сломанный мир (СИ)

Продолжая искать ее, он вдруг заметил, что город на Синдзю совсем не похож — как он мог так ошибиться? Этот город из сна не напоминал ни один из известных ему городов Срединных Государств. Тут была другая, совсем чуждая ему архитектура: большинство зданий — из бронзово-коричневого кирпича, который на солнце становился жёлтым, того же цвета металлические купола; арки, лестницы. И всё припорошено временем: некоторые стены почти целиком увиты плющом, камень осыпался…

Он еще долго бродил по пыльным желтым цветущим улицам этого города, не-Синдзю, и безуспешно пытался найти хоть одну живую душу.

Наконец мать сама вышла к нему, появившись из-под одной из арок.

Вокруг бедер у нее были намотаны грязные окровавленные лохмотья. Она выглядела и двигалась как-то странно, настолько неправильно, что сознание сопротивлялось и не хотело принимать увиденное — одну бесконечно долгую секунду он не мог понять, что не так; потом увидел — она на костылях, а ниже бедер у нее нетничего.

Этот сон он уже видел десяток раз, детали немного различались, но суть не менялась. Иногда он видел свою мать искалеченной, иногда — слепой, иногда — мертвой или умирающей. Где-то уже на середине сна он обычно понимал, наученный горьким опытом, что это сон, но менее противно от этого не становилось, и менее страшно — тоже.

— Ма… мама, — с трудом выговорил он, — что у тебя с но… что случилось?..

Она мягко, спокойно ответила:

— Да ничего особенного; не смотрела, куда шла — я же вечно рассеянная такая — под повозку попала… Не бери в голову…

То, как обыденно она вела себя — будто ничего не произошло, будто нет никакой особенной беды в том, что от его матери осталась только половина человека,кусок, — еще больше подчеркивало ужас зрелища.

Она приближалась, собираясь взять его за руку — орудуя костылями, двигалась резко, рывками, словно какое-то насекомое; и как же резал глаза контраст этих костылей и грязных лохмотьев — и ее прекрасного лица, ее золотых волос…

— Нет, нет, — он, дрожа, отступал, а она ковыляла к нему, продолжая спокойно улыбаться.

— Ну что же ты? Идем, мое сердечко…

В череде этих мутных полубезумных снов ему запомнился один очень ясный — словно он до этого бултыхался в болоте, а потом вдруг нырнул в чистое море.

Он приснился ему утром — после того как Гэрэл рано встал, намереваясь заняться делами, даже умылся, но зеленовато-серая темень за окном загнала его обратно в постель.

Едва он закрыл глаза, как сразу каким-то образом понял, что спит и видит сон. Раньше подобное случалось с ним только под утро, на зыбкой границе между сном и пробуждением, и не с такой ясностью.

Во сне было море. Северное и холодное даже на вид, стального цвета, непохожее на зеленоватое море в Синдзю.