Сломанный мир (СИ)

— Это надо… зашить. — Выбранное слово не очень подходило тому, что он видел. «Срастить кости? Залатать легкое?» — подумал он. Если бы речь шла о живом человеке, он бы назвал такую рану смертельной.

Мертвец отрицательно покачал головой.

— Не надо. Это заживет быстро.

Гэрэл собирался возразить, но в конце концов просто пожал плечами.

— Тебе виднее. Зачем ты здесь?

— Я прибыл по приказу моего господина, государя Токхына. Он узнал, что у вас возникли трудности с управлением страной.

— Передай государю Токхыну, что я справлюсь, — процедил Гэрэл.

— Не могу. Приказ Его Величества для меня приоритетнее, чем ваши приказы. Токхын направил меня сюда уладить проблемы, и я займусь этим.

Он приблизился к Гэрэлу, заметив кровь на его одежде.

— Вы ранены, господин наместник?

Мертвяк коснулся его руки. Какие холодные пальцы, ледяные.

— Не трогай! — Гэрэл отдернул руку, отступил. С отвращением вытер ладонь об одежду.

— Никогда больше не смей ко мне прикасаться, — сказал он очень ровно. — Понял?

— Понял, — без выражения сказал Тень. — Отодохните, господин наместник. Вы потеряли способность ясно мыслить. У вас под носом созрел заговор, а вы ничего не видели. Но я разберусь.

Он развернулся. Гэрэл смотрел, как он, прихрамывая, удаляется по коридору, как безжизненной плетью висит перерубленная рука, и его горло вдруг сжал спазм: не то жалость, не то стыд.

— Куда ты? — торопливо, будто извиняясь, спросил он.

— Заговорщиков много, — объяснил мертвец, — куда больше, чем вы можете себе представить.

— Тогда я с тобой.

— Нет. Вы погибнете.

— А ты?..

Он был готов услышать бесстрастное «Я уже погиб», но мертвец ответил иначе:

— Со мной все будет в порядке. Меня для этого создали.

Плечо живого мертвеца к середине дня выглядело совершенно нормально, будто ничего не случилось, и если бы не прореха на ткани, Гэрэл решил бы, что разрубленная ключица ему примерещилась.

Сам он не отделался так легко. Неглубокая рана в боку, которую он второпях перевязал какой-то тряпицей и забыл о ней, к вечеру принесла лихорадочный жар и слабость. Когда он понял, что шатается и перед глазами у него все плывет — вот-вот начнет хвататься за стены, а этого людям точно нельзя было позволять видеть — он вернулся к себе. Сил едва хватило, чтобы дойти до спальни. Он рухнул в кровать, не успев распорядиться, чтобы в коридоре поставили новый караул, но знал, что мертвец будет охранять двери его спальни — безмолвный чудовищный страж.

Гэрэл отчаянно пытался заснуть и не мог: тело горело, потом его начало знобить, пот лился ручьем. Сил на то, чтобы что-то делать — взять книгу или хотя бы сесть в кровати — тоже не было. Иногда он проваливался в рваную дрему, не приносившую ни отдыха, ни исцеления, но большую часть времени просто лежал с открытыми глазами, стараясь не свалиться в беспамятство. Нелепо будет умереть от пустяковой раны в боку, благополучно пережив столько всего, сколько пережил он.

Чтобы не потерять сознание, он вспоминал сочетания цветов в одежде, принятые при дворе в Синдзю — почему-то пришло в голову именно это. Белый со светло-сиреневым — «глициния»… Розовый, фиолетовый, красный — «цветы сливы»… Когда он стал наместником Токхына в Рюкоку, то превратился в гражданское лицо и уже не мог носить, как прежде, военную форму, поэтому пришлось худо-бедно затвердить здешний регламент на наряды. Ему нравились тусклые, темные, осенние цвета, холодные сочетния зеленого и синего — «сосна», «аромат молодых побегов» — правда, они опасно граничили с тем оттенком лазури, который считался цветом Великого Дракона и был разрешен лишь императору… Впрочем, он старался одеваться как можно проще — чтобы не слышать смешков за спиной, вызванных каким-нибудь особенно нелепым цветосочетанием, дозволенным только чиновникам определенного ранга в определенный день определенного месяца. Все это было чудовищно глупо, но нелепые эти цветосочетания стали той самой ниточкой, благодаря которой он сохранял связь с реальностью.

Он не знал, сколько времени прошло.

Из полузабытья его вырвали негромкие голоса, переговаривающиеся над его постелью:

— Инфекция…

— Воняет — прижечь бы…

— Я и не сомневался, что у вас, варваров, все болезни лечат каленым железом…

— Уж лучше быть варварами, чем пить бесполезные настои из трав и втыкать в тело иглы…

— Надо резать… А вы не топчитесь у двери — принесите инструменты, воду и чистую ткань…

— …И макового отвара — обезболить…

Слова распадались на отдельные звуки, теряя смысл.

Какие-то люди, которых он не узнавал, появлялись из тумана и склонялись над ним. Лица казались размытыми, они то удалялись, то приближались, путались, сливались. Наконец он выхватил среди них единственное знакомое и сосредоточился на нем. Он смотрел и смотрел в это лицо — родное, единственное — больше не замечая его неживой ледяной бледности, и не было на всем свете ничего красивее этого лица.

Скорее всего, ему это привиделось, ведь мертвец не стал бы снимать с глаз повязку в присутствии людей, которые, быть может, знали его при жизни.