Сломать судьбу

Стоя у зарешеченного окошка кассы, грустно смотрю на жиденький веер купюр. Вот и все, что у меня есть после пяти лет работы. Не густо.

– Пересчитали? – недовольно поинтересовалось окошко.

– Что?

– Я спрашиваю, вы деньги пересчитали? – к недовольству добавилось раздражение.

– Ах, деньги. Да, конечно, пересчитал.

Я стою словно игрок с веером карт в руке, и понимаю, что проиграл лишь потому, что соперник жульничал. Душу переполняет обида и тоска. Меня словно обмочившего ковер щенка взяли за шкирку и пинком под зад выбросили на улицу. Щенку проще, он хоть знает в чем виноват. А тоска… Когда долгое время занимаешься чем-то одним, пусть даже особо и не любя свою работу, привыкаешь к определенному образу жизни: суматошные запарки перед сдачей проекта; чувство хорошо выполненной работы, довольное лицо заказчика и полагающаяся в таких случаях премия; пустой треп в курилке; выстаивание в обеденной очереди в кафе через улицу. Грустно, что ничего этого не будет. Я хоть и не обзавелся здесь друзьями, скорее просто хорошие знакомые, но все равно жаль их терять. Вряд ли я буду поддерживать с ним отношения в дальнейшем.

– Молодой человек, – легла мне на плечо тяжелая рука.

– Да, – оборачиваюсь. Довольно скалясь желтизной, передо мной в выжидательной позе застыл охранник. Он небрежно поигрывает связкой ключей. – Чего надо?

– Здесь можно находиться только сотрудникам фирмы, – заявил он во весь голос, так, чтобы слышно было в курилке. Приоткрылась дверь, и из табачного тумана высунулось несколько любопытных голов. – Будьте добры немедленно покинуть здание.

– Ты что ополоумел? – тихо говорю я. – Зачем концерт устраиваешь?

– В случае неподчинения буду вынужден применить силу. – На его лице маска торжества. Ну, естественно, получил замечательную возможность поквитаться.

– Да перестань ты, – отмахиваюсь я. – Хватит самодеятельностью заниматься.

Он неожиданно хватает меня за кисть и резким движением выворачивает руку так, что я оказываюсь в согнутом положении лицом к полу. Еле сдерживаюсь от вскрика. Кисть горит огнем. А еще больше горит самолюбие. Ведь эта скотина специально показуху устраивает. Вон сколько народа из курилки вывалило. Пялятся. Шушукаются. У некоторых на лицах таки нехорошие улыбочки.

– Никакой самодеятельности, – возражает охранник. – Указание Петра Петровича. Пройдемте к выходу.

– Руку отпусти, козел. Сломаешь ведь, – шиплю я от боли.

Вместо этого он еще сильнее выкручивает кисть, так, что на глаза выступают слезы. Такого унижения я еще ни разу не переносил.

Таким образом мы шествуем к входным дверям. Только лишь вытолкав меня за порог охранник отпускает руку.

Со стоном потираю ноющую кисть и бросаю сердитый взгляд на конвоира:

– А по-другому нельзя было?

– Так интереснее, – осклабился он и потянулся за пачкой сигарет. – Народу нужны зрелища.

Он подкурил и выдохнул облачко дыма мне в лицо.

– Смотри, – указываю травмированной рукой вверх. Охранник послушно задирает голову. Коротко, практически без размаха бью его правой снизу под челюсть. Громко клацают зубы, затылок бьется об металл двери, рождая гулкий звук, глаза закатываются и обидчик соскальзывает на ступени крыльца. Откушенная часть сигареты упала ему на форменные брюки, и сделала аккуратную пропалину.

– Насчет зрелищ ты был прав, – говорю, потирая ушибленную руку, и с чувством выполненного долга иду к своей восьмерке дремающей на фирменной автостоянке. Даже на душе легче стало. Жаль, зрителей не было.

Глава 4.

Шелестя шинами по разогретому асфальту проспекта, медленно еду по крайней правой полосе. Громко сигналя, обгоняет маршрутное такси, которому надоело плестись у меня в хвосте. Отмахиваюсь от высказывания водителя в адрес моей черепашьей езды. Какая тут может быть езда? Мне на глаза жене показаться стыдно, а он еще сигналит. Галчонок естественно будет меня утешать и успокаивать, но боюсь, что от этого мне станет еще хуже. Может вообще не говорить ей об увольнении до тех пор, пока не найду новую работу? Нет, так нельзя. Жена обидится и кроме этого вранье может выйти затяжным. Кто знает сколько придется мытарится в поисках вакансии.

Притормаживаю у обочины и, подождав пока мимо промчится очередная порция машин живо выскакиваю из восьмерки. Справа от дороги тянется большой парк с унизанными скамейками аллеями. Гурьбой толпятся рекламные щиты расхваливающие все что угодно. Сквозь зеленый занавес деревьев виднеется небольшое кафе в глубине парка. Закуриваю и неторопливо иду по мощеной фигурной плиткой дорожке. На переживших нашествие молодежи лавочках, упрятанных в глубокие ниши кустов, деловито тискаются парочки. Чуть дальше троица ребят поглощает пиво, а застывший в стороне бомжик нетерпеливо переминается с ноги на ногу в ожидании окончании трапезы и освобождения стеклотары.