Сломленная Джульетта (ЛП)

— Я в порядке. Все хорошо. Операция «Произвести впечатление на родителей» запущена. Давай сделаем это.

Мы идем вдоль коридора, и он сворачивает в гостиную. Открыв дверь, я крепко обнимаю родителей. Мне не слишком часто удается видеться с ними, поэтому каждый их визит очень ценен.

— Входите, — говорю я, и провожаю их в гостиную. Итан уже там, неловко стоит, его руки в карманах.

— Мам, пап… это Итан.

Он становится вперед и протягивает руку.

— Миссис Тейлор, Мистер Тейлор… очень приятно, наконец, познакомиться с вами. Кэсси много рассказывала мне о вас.

Мама с папой пожимают ему руку в ответ, но от меня не ускользает, как папа сужает глаза. Думаю, этого стоило ожидать.

По большей части, ужин проходит хорошо. Итан слишком уж переусердствует, но мама им очарована. Он очень обаятельный.

Ему даже удается заставить папу разговаривать о футболе некоторое время, так что полагаю, это хороший знак.

После ужина, мы с мамой принимаемся мыть посуду, чтобы оставить мужчин поговорить наедине. На удивление, Итану есть что сказать, но я не могу ничего разобрать, находясь на кухне.

О чем бы они ни говорили, это делает моего папу счастливым, потому что прямо перед тем, как они с мамой уходят, он двумя руками пожимает руку Итана. Он почти никогда этого не делает. Это, можно сказать, его версия мужских объятий.

Когда я спрашиваю Итана об этом, он отвечает, что это между мужчинами.

Как бы там ни было, с виду, он чувствует облегчение, что всему пришел конец. Как и я.

Итан – первый мужчина, которого я представила своим родителям. Надеюсь, он также будет последним.

Раздается глухой стук, когда Итан прижимает меня к стене в гримерной и дергает за молнию на костюме.

— Эй! — говорю я. — тебе больше нельзя так делать, помнишь? Карен запретила тебе раздевать тебя.

— Карен – кайфоломщица.

— Она ответственна за костюмы, а ты порвал уже три молнии только на этой неделе.

— Тогда ей стоило бы делать их крепче.

— Или тебе стоит подождать, пока я сниму свой костюм, прежде чем возбудиться.

— Это невозможно. Я все время возбужден. Все становится еще хуже после того, как я целую тебя весь вечер на сцене.

Он нетерпеливо дергает за молнию, и она, конечно же, рвется.

— Вот дерьмо!

— Я же говорила тебе.

— Я куплю Карен еще один букет цветов.

Он стягивает верх моего платья вниз и начинает целовать мою грудь. Я пытаюсь не издавать стонов, но тут раздается громкий стук в дверь.

В ту же секунду он отпускает меня и протягивает мне халат.

— Секундочку! — кричу я, накидывая его.

Итан садится на диван и старается выглядеть беспечно. Я указываю на его эрекцию, и он закидывает ногу на ногу, кладя свои руки на колени.

Очень изобретательно.

Я открываю дверь и вижу Марко.

— Вы двое ведь понимаете, что все в здании знают, что происходит здесь после того, как опускается занавес? А Карен сделала из тебя куклу Вуду, Итан, и она втыкает в нее булавки каждый раз, когда ты портишь костюм. Она сейчас уже напоминает дикобраза.

Итан усмехается.

Марко хмурится.

— Это не смешно.

— Немного смешно.

— Думаю, мне больше нравилось, когда вы двое ненавидели друг друга.

— Да, нам это часто говорят.

— Ну, когда вы закончите развратничать друг с другом, пожалуйста, приходите в лобби-бар. Там кое-кто хочет поздороваться.

— Можешь дать нам пятнадцать минут? — спрашивает Итан. — Я и близко не подобрался к тому, чтобы закончить развратничать с ней.

Марко вздыхает.

— У вас пять минут. И убедитесь, что Карен запаслась валиумом, прежде чем сказать ей, что вы испортили очередной ее костюм. На днях я видел, как она разговаривала с рослым итальянцем. Не могу сказать с уверенностью, что она не пыталась заказать на тебя порчу.

Итан смеется, когда Марко закрывает дверь. Как только она закрывается, он тут же вскакивает на ноги и хватается за мой халат. Он превращается в настоящего неандертальца, когда возбужден.

— Прекрати, — говорю ему, ударяя его по руке. — Этот халат из шелка.

— Я знаю. Я купил его тебе.

— Да, и мне он нравится, так что перестань пытаться порвать его.

Я тяну за халат и осторожно снимаю остальную часть моего костюма.

Он наблюдает голодными глазами.

— Сейчас? — спрашивает он низким голосом.

— У тебя шестьдесят секунд, — говорю я, и едва слова вырываются из моих губ, как он уже целует меня.

Несмотря на его явное нетерпение, мне нравится его грубость, когда он так отчаянно желает меня. Это тешит мое эго. Не говоря уже о моей страсти.

Он начинает ласкать мою шею.

— О Боже. Хорошо, ну… может девяносто секунд, но на этом все.

— Пожалуйста, замолчи и засунь свою руку в мои штаны.

— Черт, да!

Его молния чуть прочнее моей и сопротивляется грубому обращению, когда я дергаю ее вниз. Затем в нашем распоряжении две минуты, в течение которых мы бурно доставляем столько удовольствия сколько возможно, не раздеваясь при этом. Он не умеет вести себя тихо. Я не многим лучше. Неудивительно, что все в театре знают о нас.