Сломленная (ЛП)

- Я чуток побуду с тобой, Роузи, детка. Давай же.

Я поползла к двери; половицы громко скрипели с каждым сделанным мною движением. Прежде чем протянуть руку к дверной ручке, я прижалась лицом к холодной оштукатуренной стене на несколько секунд.

- Все хорошо, Роузи. Все будет хорошо, ты слышишь меня? Я буду здесь, Роузи. Буду ждать здесь, когда ты будешь готова открыть дверь.

Слезы потекли из-под ресниц, заливая щеки. Бриггс был здесь ради меня, пришел только ради меня. Я потянула цепь, открыла замок и вытянула ригель. Это было последнее, что разделяло нас, прежде чем я позволила увидеть, что была сломлена, как никогда раньше.

Бриггс аккуратно открыл дверь, а я не стояла и не ожидала, когда он войдет. Если бы я посмотрела на него и наши взгляды встретились, то просто сломалась бы и опять довела себя до предела. Я вошла в максимально наилучший режим выживания — заковыляла на кухню и начала суетиться с горсткой тарелок в мойке.

- Роузи, прошло два дня. Я пытался дозвониться до тебя. - Он прошел следом за мной на кухню, его слова, источающие беспокойство, были настолько резкими, что сразу же пронзили мое сердце.

Последняя капля самообладания болезненно вытекла из моей души.

- Что ж, Бриггс, я была здесь, веселилась! - Мои слова сочились сарказмом, слова, о которых я пожалела, как только они слетели с моих губ.

- Прекрати, дорогуша. Не нужно так. Я пришел, поскольку переживал за мою девочку. - Протянув руку, он развернул меня лицом к себе.

- Опоздал на два дня, Бриггс, - я буквально выплюнула эти слова, прежде чем снова повернулась к мойке. Я знала, что это был сволочной ответ, поспешный способ дать ему понять, что мне было все еще больно, и я была сильно пьяна от выпитой двадцать минут назад бутылки лимонной водки «Смирнофф». В действительности, каждая капля алкоголя из бутылки все еще неистово бежала по моим венам.

Я открыла кран, чтобы только не смотреть на него. За пару дней я выбралась из мира, в котором правила боль, чтобы оказаться в состоянии злости на весь мир, и верно, к несчастью Бриггса, так случилось, что он первый попался мне под руку. Вода текла из крана, собиралась в углублении столовой ложки, а затем с брызгами выплескивалась, словно из машины для поливки газонов, заливая меня, столешницу, плинтус и даже Бриггса, стоящего позади меня.

Огромная, вся покрытая татуировками, рука Бриггса появилась передо мной и выключила кран. Его решимость пробиться в мое сознания окрепла, когда он развернул меня к себе лицом. Он не был нежным, и выражение его лица говорило о том, что ему осточертело играть в дурака. Он схватил мои руки своими громадными ручищами и держал меня так, что сбежать было невозможно. Вся верхняя часть меня — с головы до талии — была мокрой от слез, которые текли по моему лицу и были явным признаком того, что мне больно.

- А теперь слушай меня. Я здесь не для того, чтобы играть в игры. Понимаю, что ты страдаешь, но нужно взять себя в руки. - Он вышел из себя, когда с каждым словом тряс меня. Он был нацелен на то, чтобы вывести меня из этого состояния.

Мгновение слабости утихало под воздействием водки в моем теле и возрастало под гнетом моего горя. Я до боли желала, чтобы кто-то пообещал мне, что в моей жизни все наладится, что за все те испытания, что мне приходится пережить, я буду в будущем вознаграждена. Он отпустил мои руки. Большими, толстыми пальцами он гладил мои щеки, в то время как остальными пальцами, длинными и узловатыми, ерошил мне волосы. Он держал мою голову в своих руках и медленно моргал - медленнее, чем когда-либо обычно, и в его глазах таились демоны, о существовании которых он предпочитал молчать. Его прикосновения заставили меня почувствовать, что боль, которую я испытывала от осознания того, кем являлась, начала растворяться. Словно он был готов пожертвовать собой ради моего блага. Я видела все, что он ненавидел в себе. Он постоянно цеплялся за ту призрачную идею, что смог кем-то стать, и на мгновение он впустил меня к себе в душу, чтобы я поняла, что и у него есть свои страхи, корни которых проникли куда глубже, чем я думала.

Я прошлась пальцами по теплым и влажным рукам Бриггса с выбитыми под кожей татуированными историями, которые были слишком свежими, чтобы говорить о них. Я страстно желала почувствовать его боль, хотела верить, что ему было также больно, как и мне. Я смотрела на его пухлые губы и жаждала испытать их сладость в своем горьком существовании. Хотела испробовать всепоглощающую боль, которую он носил в себе всю жизнь, и также отчаянно хотела, чтобы он ощутил ту каплю счастья, которая оставалась во мне. Забрал бы у меня последний кусочек надежды, которую подарил мне Шейн, чтобы я перестала чувствовать эту жгучую боль.