Наступила тишина. Он был хорош: я до сих пор не мог определить, к чему он склоняется. С тех пор как мы сели за стол, он не позволил себе ни единого искреннего проявления эмоций. Я ждал. Он откинулся на спинку стула и смахнул с колен невидимую пылинку.
– Боюсь, мне понадобится обсудить этот вопрос с коллегами. Я не уполномочен заключать сделки такого масштаба при почти полном отсутствии встречных обязательств. Одно только разрешение на ОЧС-пробой потребует…
– Бред, – сказал я дружелюбно. – Ну да ладно. Обсуждайте. Могу дать вам полчаса.
– Полчаса?
Испуг – лишь крохотная искорка, сверкнувшая в уголках его сузившихся глаз, но она там была, и я почувствовал, как вслед за усмешкой из глубины живота стала подниматься волна удовлетворения, смешанного с подавляемой почти что два года яростью.
– Ага. Тридцать минут. Буду ждать здесь. Я слышал, здесь подают отличный сорбе из зеленого чая.
– Вы шутите.
Я дал ярости слегка прорезаться в голосе:
– Разумеется, я не шучу. Я же вас предупреждал. Не надо недооценивать меня, Хэнд. Либо в течение тридцати минут я получаю ответ, либо я выхожу из этого зала и отправляюсь к другим людям. Может, еще и счет предоставлю оплачивать вам.
Он раздраженно мотнул головой:
– И куда же вы пойдете?
– К «Сатакарн Ю»? «PKN»? – я взмахнул палочками. – Кто знает? Но вы за меня не волнуйтесь. Что-нибудь придумаю. А вы вот будете заняты под завязку, пытаясь объяснить правлению, как это вы упустили такую сделку. Не правда ли?
Матиас Хэнд коротко выдохнул и поднялся. Он выжал из себя вымученную улыбку и одарил меня ею:
– Что ж, хорошо. Я скоро вернусь. Но вам не мешало бы немного поучиться искусству переговоров, лейтенант Ковач.
– Возможно. Как я уже сказал, я слишком долго пробыл на севере.
Я проследил взглядом, как он удаляется, лавируя между потенциальными покупателями на балконе, и почувствовал невольный озноб. Если моей физиономии и впрямь было суждено расплавиться под огнем лазера, скорее всего, это случится именно сейчас.
Практически все мои расчеты были построены на предположении, что правление наделило Хэнда неограниченными полномочиями. «Мандрейк» представлял собой коммерческий эквивалент «Клина Карреры», а значит, предоставлял аналогичную свободу действий людям, занимающим руководящие должности. По сути, только таким образом и может эффективно функционировать любой высокоразвитый организм.
Двадцать миллионов по корпоративным понятиям – сумма небольшая, тем паче за такой гарантированный результат, каким он выглядел в моей подаче. И, будем надеяться, предыдущим вечером я достаточно эффектно выступил, чтобы пресечь новые попытки захапать товар бесплатно. Напирал я довольно энергично, но все это в итоге должно было склонить весы в нужную сторону. Для них было логичней заплатить.
Мое лицо дернулось.
Если меня подвела хваленая интуиция посланника, если менеджеры в «Мандрейк», вопреки ожиданиям, сидят на более коротком поводке, чем я предполагал, и если Хэнду не удастся получить добро на сделку, он может все-таки взять и пойти напролом. Начав с моего убийства с последующим переоблачением в конструкт для допросов. И, если гипотетические корпоративные снайперы решат меня сейчас уложить, Шнайдер и Вардани мало что смогут сделать, кроме как ретироваться и залечь на дно.
И залегать они на этом дне смогут недолго. Хэнд об этом позаботится.
Достигать состояния безмятежности на Санкции IV становилось все труднее.
И в этот момент Матиас Хэнд появился снова. Он шел, лавируя в людском потоке, с тенью улыбки на губах и решением, читающимся в каждом шаге так отчетливо, как если бы оно было написано на рекламном щите. Над его головой на голодисплее с вращающимся марсианским пилоном застыли оранжевые цифры, а затем окрасились в кроваво-красный. Цвет окончания торга. Сто двадцать три тысячи семьсот санов.
Дангрек.
Берег, съежившийся под натиском холодного седого моря; исхлестанные дождями и ветрами гранитные холмы, поросшие чахлой растительностью; несколько разрозненных участков леса. Чем выше, тем меньше оставалось на земле этих зеленых одежек, и их место занимали лишайник и голая горная порода. В десяти километрах от берега земля обнажалась до костей – там, где глазам представали осыпавшиеся утесы и каньоны древней горной цепи, хребта Дангрека. Лучи предвечернего солнца копьями пронзали лоскуты облаков, застрявшие на тех немногих зубьях, которыми еще мог похвастаться ландшафт, и окрашивали море в цвет грязной ртути.