Сломленные души

— Женщину, которую ты видел, зовут Сиенна. Это моя сестра. — Я улыбаюсь. — Мы близнецы. Я, кажется, говорила об этом.

Паша отпускает мои волосы и обхватывает меня за шею.

— Это была не ты?

— Конечно, не я. У меня даже мысли не возникло, что я могу прикоснуться к кому-то, кроме тебя.

Он сжимает зубы и упирается лбом в мой лоб.

— Ты останешься, — рычит он. — Знаю, что я эгоист. И знаю, что ты заслуживаешь лучшего. Но на самом деле мне плевать, Ася. Ты останешься. И если кто-нибудь попытается тебя у меня забрать, я его на месте прикончу.

— Если ты еще хоть раз проигнорируешь мой звонок, сам не заметишь, как попадешь впросак.

Паша прижимается своим ртом к моему. Он проводит рукой по моему лицу, по щеке мозолистыми пальцами. Обняв меня другой рукой за талию, с силой сжимает. Я прикусываю его нижнюю губу, затем целую его в подбородок, в шею и снова вдыхаю его запах. Насытившись, я возвращаюсь к его рту и упиваюсь его поцелуями. Это не похоже ни на один из наших поцелуев. Любовь. Гнев. Обида. Сожаление. Тоска. Исцеление. Многое и в то же время мало.

— Куда, голубки? — спрашивает Костя с водительского места.

— Домой, — говорит Паша мне в губы.

— Домой. — Я киваю.

* * *

— Я могу идти сама, — говорю, когда Паша несет меня в свой дом. Всю дорогу он не спускал меня с колен.

— Знаю. Но я тебя не отпущу, — говорит он и подходит к охраннику в холле, чтобы взять запасной ключ. Бедняга в шоке смотрит на Пашу, одетого лишь в бойцовские трусы, всего в крови, босого и со мной на руках.

Я крепче прижимаюсь к Паше и зарываюсь лицом в его шею, где и остаюсь до тех пор, пока мы не доходим до его квартиры. Он несет меня прямо в ванную в своей комнате и опускает рядом с раковиной.

— Мне нужно принять душ.

— Хорошо. — Я киваю, снимаю очки и начинаю раздеваться.

Паша снимает шорты и трусы-боксеры, затем начинает разматывать бинты на левой руке. Я подхожу ближе и принимаюсь за дело, обнажая окровавленные костяшки пальцев.

— Ты будешь и дальше драться? — шепчу я, проводя рукой по израненной коже. — Не думаю, что выдержу, когда ты снова окажешься в этой клетке, Паша.

Он обхватывает рукой мою щеку и поднимает мою голову вверх.

— Тогда не буду.

Я киваю и смотрю на шину на его правой руке.

— Ты с ней будешь мыться?

— Нет, — говорит он и отстегивает ее.

Когда Паша снимает шину, замечаю что-то новое на тыльной стороне его руки, но у меня нет времени детально рассмотреть, потому что он хватает меня за талию и несет в душевую кабинку.

— Дай мне посмотреть на твое лицо. — Я показываю рукой, чтобы он нагнулся. Паша включает верхний душ, но вместо того, чтобы наклониться, приседает передо мной. На него льется вода, мелкими ручейками скатываясь по ушибленному лицу. Он выглядит ужасно.

— Зачем ты это сделал? — спрашиваю, проводя кончиками пальцев по порезам и синякам на его лице. — Зачем возвращаться к боям после стольких лет?

— Я надеялся, что если мне достаточно сильно настучат по голове, то забуду о тебе. Не вышло, mishka.

— Хорошо. — Я беру с полки мыло и намыливаю руки.

Паша не двигается с места, только смотрит, запрокинув голову, как я оттираю кровь и грязь с его лица. Я стараюсь обращаться с ним как можно нежнее, особенно с синяками на подбородке и под глазом. Закончив с лицом, перехожу к его коротким волосам.

— Теперь все остальное, — говорю ему.

Он встает и позволяет мне вымыть ему грудь и спину. На боку, на животе и на спине еще больше синяков, видимых даже под татуировками.

— Господи. — Я провожу ладонью по фиолетовому пятну на животе.

Его руки в несколько лучшем состоянии. Я мою левую и перехожу к правой, начиная с бицепса и заканчивая запястьем, которое слегка опухло. Осторожно намыливаю кожу, затем подставляю его руку под струю и смотрю, как вода смывает пену, обнажая новую татуировку — покрытую колючками ветку, выполненную черными чернилами, с острыми шипами, направленными во все стороны. Над ней — красная птица в полете, широко раскинувшая пушистые крылья. Красиво и в то же время печально. Я обвожу птицу кончиком пальца.

— Это ты, — говорит Паша и проводит тыльной стороной ладони по моей щеке.

— Птица?

— Да.

Я поднимаю взгляд от татуировки и вижу, что он наблюдает за мной.

— Тут только одна птица. Где ты?

— Меня там нет. Только ты.

— Почему?

Он наклоняет голову, чтобы прошептать мне на ухо:

— Потому что от меня ничего не осталось после того, как ты улетела, mishka.

Я зажмуриваю глаза, но слезы все равно льются. Вода из душа каскадом падает на нас, напоминая мне о том дне, когда он ворвался в кабинку полностью одетым. Я обхватываю его за шею и прижимаюсь щекой к его щеке.

— Ты не должен был меня отталкивать.

— Знаю. — Он крепко обнимает меня. — Я хотел для тебя лучшего.

Я обхватываю пальцами его твердый член. Как только начинаю поглаживать его, он набухает еще больше.

— Пойдем со мной. — Беру его за руку и вытаскиваю из душа, и он идет за мной в спальню. Когда мы доходим до кровати, я легонько надавливаю на его грудь, пока он не ложится.

— Лучше тебя, Паша, никого нет, — говорю я, забравшись на кровать и оседлав его. — Ты единственный мужчина, которого я хочу.