— Теперь мне нужно, чтобы ты сдержал свое обещание, — выдыхает она и целует меня в подбородок. — Мне нужно, чтобы ты любил меня свободно, не сдерживаясь и не боясь меня напугать.
— Ты — это ты, mishka. — Я выхожу из нее, останавливаюсь и медленно вхожу обратно. — Совершенно идеальная… — Я отступаю, затем снова вхожу, но уже немного быстрее. — Ты такая, какая есть.
Сдерживать свои порывы почти невозможно, но я стараюсь и задаю темп, медленно наращивая, делая каждый толчок чуть быстрее и сильнее предыдущего. Ася обхватывает меня ногами и, наклонив подбородок, смотрит мне в глаза.
— Докажи мне это. — Она впивается ногтями в кожу моих рук. — Дай мне все.
Я мгновенно теряю контроль над собой. И погружаюсь в нее до самого основания. Ее тело начинает подрагивать.
— Еще, — задыхается она.
Я выхожу из нее и тут же снова оказываюсь внутри нее, упираясь в ее жар.
— Быстрее!
Хватая ее за горло, вхожу в нее — быстро и сильно, и вид ее раскрасневшегося лица навсегда запечатлевается в моей памяти. Кровать скрипит под нами. Я цепляю пальцами ее колено, приподнимаю ее ногу и раздвигаю ее колени шире, чтобы войти в нее еще глубже. Ася сжимает мои руки, затем поднимается вверх и обхватывает мою шею, притягивая мою голову для поцелуя. Я впиваюсь в ее губы, как изголодавшийся мужчина, и беру все больше и больше, не прекращая свои толчки.
Ася издает жалобный стон. Я полностью выхожу и какое-то время просто смотрю на нее, после чего снова вхожу в нее. Ее лоно спазмирует вокруг члена, а ее горячее дыхание обдувает мое лицо. Она вскрикивает, когда кончает. Услышав звуки ее наслаждения и увидев, как она достигает кульминации подо мной, я со стоном кончаю следом за ней.
— Тсс. Это всего лишь сон, — слышу глубокий голос Паши. — Ты в безопасности.
Ужас отступает и полностью исчезает, когда он притягивает меня ближе к себе, крепко обхватывая за талию. Мне уже не так часто снятся кошмары, но если снятся, то очень страшные.
— Ты в порядке? — спрашивает Паша и целует меня в плечо.
Я переворачиваюсь на бок и оказываюсь лицом к его голой, покрытой татуировками груди. Светильник на тумбочке неярко горит, отбрасывая мягкое желтое свечение на черно-красные фигуры. Я поглаживаю линию черепа, залитого кровью. Один из многих. Только на груди у него, наверное, не менее десяти различных черепов. Остальные татуировки изображают столь же жуткие сцены.
У большинства мужчин в «Коза Ностра» имеются татуировки. Даже у моего брата есть татуировка на всю руку. Но вряд ли знаю кого-то, у кого бы была татуирована вся грудь, как у Паши.
— Почему так много? — спрашиваю я.
— Каждый по-своему справляется с тем дерьмом, которое подбрасывает ему жизнь. Это мой способ.
— С каким дерьмом?
Паша смотрит на меня снизу вверх и проводит кончиком пальца по уголку моих губ.
— С тем, когда ты никому не нужен. С заниженной самооценкой. Одиночество, — отвечает он, потом отводит взгляд. — Унижение. Голод.
Я растерянно смотрю на него. Очевидно, что у него водятся деньги. Его часы стоят не меньше двадцати тысяч.
— Я не всегда так жил, — говорит он, угадав мои мысли. Он снова смотрит на меня сверху вниз и проводит пальцем по моей брови. — Меня оставили на пороге церкви, когда мне было три года. Самое раннее воспоминание — это женщина, которая подвела меня по ступенькам к большой коричневой двери и сказала, чтобы я оставался там. Затем она ушла. Возможно, это была моя мать, но я не уверен. Я не помню, как она выглядела. Я вообще ничего не помню до этих пяти каменных ступеней и коричневой двери.
Я провожу ладонью по его груди и рассматриваю рисунок на левой грудине. На нем изображена темная двустворчатая дверь. Густые черные лианы несколько раз обвивают ее, как бы удерживая на замке. Детали поражают воображение, изображение почти фотографического качества.
— Это ты сделал? — Я указываю на рисунок.
— Да. Как и большинство остальных. За исключением тех, что на спине и в других местах, куда я не мог дотянуться.
— Могу я на них посмотреть?
Он поворачивается ко мне спиной. Снова черепа. Змеи. Много красных. Пауки. Какие-то странные крылатые существа. Стиль похож на те, что на его груди и руках, но они выглядят не так хорошо, как те, что он сделал сам.
— Их сделал для меня приятель по тюрьме, — добавляет он и снова поворачивается ко мне лицом.
Я вскидываю голову и смотрю на него.
— Ты сидел в тюрьме?
— Пару раз.
— За что?