Сломленные (ЛП)

Про себя я горько посмеиваюсь, но благодаря годам воспитания в социально адекватной среде, я просто поднимаю брови:

— Надеюсь, ты сказала ей, что это бред.

Мамина улыбка соскальзывает:

— Это не бред. То, что ты делаешь — удивительно. Переехать к чёрту на куличики ради того, чтобы помочь одному из наших травмированных ветеранов.

— Но ведь не к чёрту на куличики, верно? Всего час на самолёте, благодаря вашему с папой вмешательству.

Мама даже не утруждается принять виноватый вид.

— Оливия, милая. Ты бы и дня не продержалась в Сальвадоре или любом другом городе, где собиралась строить дома. Прямо здесь, в нашей стране, есть множество людей, нуждающихся в твоей помощи. И мы гордимся тем, что ты делаешь.

Я буравлю её взглядом.

— Угу. Так вот почему вы не разговаривали со мной целую неделю, после того как я впервые рассказала вам об этом?

— Мы были в шоке, — отвечает она невозмутимо. — Твой отец и я понятия не имели о том, что ты несчастна в своей бизнес-школе, и, конечно, мы всегда хотели, чтобы ты возглавила компанию…

В такие моменты я по-настоящему жалею, что мои родители представители денег второго-поколения, а вовсе не «старых» денег. Все мои друзья относятся к категории «один богаче другого», но б'oльшая часть их семейного богатства происходит из какой-нибудь железной дороги 1800-ых годов или же некой промышленности, доход которой, в какой-то степени, до сих пор играет значимую роль. Но не в моём случае.

У моего деда был прямо какой-то развивающийся синдром американской мечты, из-за чего он преодолел свою судьбу Среднего Запада, основав весьма уважаемую рекламную фирму. Мой папа продвинулся только за счёт успеха своего отца, и бизнес, как ожидалось, остаётся полностью семейным делом.

А я единственный ребёнок в семье. Никакого давления.

— Я всё ещё могу взять на себя управление кампанией, мама. Мне просто нужно отвлечься от всего этого, понимаешь? Я оставляю Манхэттен либо ради поездки в Хэмптон летом, либо ради январских каникул в Сан-Тропе. Я имею в виду, ты всегда говорила, что хочешь, чтобы я была вроде тех девчонок...

Мама качает головой, прерывая меня:

— Я знаю. Поверь мне, я уже достаточно играю в эти общественные игры Нью-Йорка и действительно хочу, чтобы ты узнала большой мир, Оливия. Но ты уверена, что не хочешь остановиться где-нибудь поблизости от дома? Есть возможность в Квинсе, или же...

— Я уже переведена, мам, — перебиваю я мягко. — И Мистер Лэнгдон уже отправил чек, покрывающий все мои дорожные расходы, я дожидаюсь лишь следующей пятницы.

Мама вздыхает.

— Разве взрослый мужчина не может сам обеспечить уход за собой? Как-то странно, что его отец решил лично всё распланировать.

— Для начала, это ты свела меня с Лэнгдонами. Они подошли. Плюс, Пол — инвалид. То есть, если бы он сам мог позаботиться о себе, уход ему был бы не нужен, — объясняю максимально терпеливо. Тем самым я указываю маме, насколько она ничтожна, несмотря на все благие намерения. Она не знает никого, кто вернулся бы с войны даже с куда меньшими ранениями.

Всё далеко не так. Парк Авеню определённо не кишит американскими вооружёнными силами.

— Ну, — говорит мама, глубоко вздохнув и перекидывая прядь моих длинных волос мне за плечо, — нам повезло, что у него будет такая красивая девушка, как ты, способная о нём позаботиться.

Я блекло улыбаюсь. Эту песню крутят все, кому не лень, весь вечер, и она уже успела мне надоесть. Не только потому, что это снисхождение к бедному парню, но и потому, что я представлялась своего рода милой святошей.

Только два человека в этом доме знали настоящую правду обо мне. И моя мама не входила в их число.

— Поскорее возвращайся, — говорит мама. — Остины сказали мне, что у них так и не появился шанс переговорить с тобой.

Наверное, потому что я избегала их. Анна-Мария Остин — сплошной источник едких сплетен, которых я избегала как чуму последние месяцы, а Джефф Остин слишком долго пялится на мою грудь.

— Я быстро, — отзываюсь, прежде чем взбежать по винтовой лестнице за воображаемым лейкопластырем. Мои ноги давно привыкли к натиранию туфлями и волдырям. Что говорит о моём желании — необходимости — провести пять минут наедине с собой. Шанс побыть вдалеке от всеобщего неуместного заискивания и разрушающего давления в груди при каждом взгляде на Итана.

Но моя спальня оказывается не таким уединённым святилищем, каким я себе его воображала. Вовсе нет.

Подпрыгнув от удивления, я понимаю, что какая-то часть меня была вовсе не удивлена его появлением здесь. Его появлением — айсберга, разрушившего всю мою жизнь. До странного нормально, что он всё ещё окружал меня, наблюдая за тем, как я опускаюсь. Теперь в этом доме три человека, знающих правду обо мне.

— Майкл, — произношу я, стараясь удержать голос спокойным. Вежливым. Ведь я всегда вежлива.

— Лив.