Сломленные (ЛП)

Но Оливия увидела моё увечье прошлой ночью. И дотрагивалась. И в этом не было ни капли отвращения, жалости или нездорового любопытства. Обычное наблюдение по типу «Ой, так вот как она выглядит».

Я делаю глубокий вдох и надеваю шорты. Возможно, настало время дать старому Полу вернуться, пусть и таким ничтожным, несущественным способом.

Я сажусь на край кровати, чтобы завязать шнурки своей теннисной обуви. Оливия переворачивается на бок, сворачиваясь вокруг меня, но не просыпаясь. На какой-то миг я подумываю разбудить её на утреннюю пробежку. Она разозлится из-за того, что я этого не сделал. Но на самом деле это по моей вине ей не удалось выспаться.

Вдобавок, мне хочется побыть одному, чтобы кое-что сделать. В случае неудачи, как, наверное, и случится, мне не хочется, чтобы этому были свидетели.

Аккуратно разжав её пальцы там, где они схватились за ткань штанов, я выбираюсь из комнаты, бросив на трость в углу лишь краткий взгляд.

Уже было собираюсь спуститься вниз по лестнице, когда слышу резкий сигнал, доносящийся из комнаты Оливии. Будильник. У меня вызывает улыбку понимание того, что она не от природы жаворонок, как я. Это значит, что она очень даже сознательно устанавливает будильник, дабы наши ежедневные прогулки проходили совместно.

Я вхожу в её спальню. На прикроватной тумбе сходит с ума телефон, на котором она поставила будильник. Я подхватываю его, проводя пальцем по экрану, чтобы отрубить звонок.

У неё восемь новых сообщений.

Восемь?

Почему-то я позволил себе забыть, что моя собственная отрешённость от мира не обязывает к тому же и её. Разумеется, она поддерживала контакт с друзьями и семьёй.

Я испытываю соблазн прочесть эти сообщения.

Мне хочется узнать, рассказывает ли она своим друзьям и семье о том, что с ней здесь происходит.

Мне хочется узнать, говорит ли она с кем-нибудь обо мне.

Мне хочется…

«Возьми себя в руки, Лэнгдон».

И тогда, да поможет мне Господь, я снимаю блокировку с её телефона. Не для того чтобы прочесть сообщения, а просто проверить, от кого они.

Глаза выхватывают имена «Белла», «Мама» и «Майкл». Кто такой Майкл? Она никогда не упоминала его. У неё могли быть друзья-мужчины, конечно, но… какого чёрта? Я смирился с тем фактом, что больше не отношусь к хорошим парням. Можно и вести себя соответственно.

Я открываю сообщение, игнорируя укол вины, говорящий мне, что я больной на голову сукин сын.

«Мне не хватает тебя».

Это краткое сообщение говорит само за себя, и ревность, пронзившая от этих слов мои внутренности, столь же чужда, как и нежеланна. Никаких других сообщений, отправленных или пришедших от этого Майкла, я не нахожу, а это значит, что возможны два варианта: либо он впервые за всё время вышел с ней на контакт, либо она удалила предыдущие сообщения. И мне хочется знать почему.

Когда дело касается Оливии, я хочу знать обо всём, но желательно, чтобы она сама рассказывала, несправедливо выведывать это самому.

Я ненадолго прикрываю глаза, раздумывая над тем, как поступить. Если я хочу, чтобы она доверяла мне, стоит начать с доверия ей. Мне нужно рассказать обо всём.

Я медленно кладу телефон обратно на тумбочку. Если повезёт, с утренней сонливостью она не заметит, что сообщение уже прочитано, но если всё-таки заметит, то я признаюсь. Альтернативный вариант — удалить сообщение, а это черта, которую даже я не решусь переступить.

Снаружи туманно, и воздух явно морозный. Октябрь, в конце концов. Но на несколько минут я остаюсь стоять совершенно неподвижно, наслаждаясь прохладными порывами вокруг обнажённых ног. Как много прошло времени с тех пор, как я делал нечто столь простое, как, например, ходил в шортах? Очень много.

Чертовски много времени по всем фронтам моей жизни.

Я иду прямиком к тропинке, ожидая момента, когда ногу прострелит приступ боли, перечёркивая осуществление моих планов. Но боли нет. Нет ничего, кроме великолепного ощущения морского влажного воздуха на моей повреждённой коже.

Теперь я чуточку ускоряю шаг, всё ещё давая ноге шанс воспротивиться отсутствию поддержки, оказываемой тростью. И хотя чувствуется небольшой дисбаланс, нельзя сказать, реальная это хромота или надуманная.

Одинокий крик чайки пронзает совершенную тишину раннего утра. Я увеличиваю темп.

Капля воды стекает по центру моего лба, и до меня доходит, что туман превратился в дождь.

И тогда шаги переходят в бег.

Я бегу.

Впервые за три года я бегу.

Не быстро. Кому-то другому, возможно, покажется, что это какая-то неуклюжая прогулка быстрым шагом или неудачная пробежка. Но я понимаю всю важность момента. Я бегу.

Теперь дождь идёт быстрее, но мне плевать. Чёрт, да я едва его замечаю.

Концентрируюсь на том, чтобы ставить одну ногу перед другой, с осторожностью убеждаясь в том, чтобы левая нога с каждым разом ударялась о землю. Я всё ещё чувствую лёгкий дисбаланс. Здоровая нога выполняет работу лучше, а хреновая нога определённо даёт мне понять, что не привыкла к такому.

Но я бегу. Я, мать вашу, бегу.