Сломленные (ЛП)

Масштаб моей манипуляции начинает сдуваться, и я чувствую себя как полное дерьмо. Однако я всё-таки бросаю предупреждающий взгляд на Майкла, будто бы предостерегая навредить ей. Но усилия потрачены впустую. Он смотрит только на неё.

Я иду к двери, притормозив рядом с Оливией. Открываю рот, чтобы… что? Извиниться? Но она лишает меня такой возможности.

— Уходи, — говорит она, даже не глядя на меня.

Я заставляю себя выйти за дверь. На какой-то раздирающий сердце миг, не знаю, как сжиться с самим собой.

А потом вспоминаю: я и так уже почти мёртв. 

Глава двадцать седьмая

Оливия

Пол уходит, даже не оглянувшись. Наверное, злорадствует, что его месть так идеально соответствует плану.

Мне следует испытывать облегчение из-за того, что настолько ненавистный мне парень исчез из поля зрения и теперь я могу собраться с мыслями, но правда в том, что Пол — всего одна часть этого кошмара. Б'oльшая часть, если быть точной. И он катализатор. Тот факт, что он написал Майклу с одной лишь целью отомстить, наводит на мысль, что в нём есть целый уровень ублюдства, о существовании которого я и не подозревала.

Минутка свободного пространства от него должна дать мне время перевести дыхание. Но, кажется, у меня не выходит дышать.

Набравшись смелости, я поднимаю подборок и смотрю на бывшего лучшего друга. Майкл и я остаёмся наедине только во второй раз с того ужасного дня, когда Итан вошёл в спальню Майкла и увидел меня, целующуюся с его лучшим другом.

Ага. Не надо цеплять мне значок позора прелюбодейки на футболку. Я заслужила тату. На лицо.

Полу невдомёк, насколько уязвимое место он нашёл у меня, заставив встретиться с Майклом лицом к лицу.

Но всё же… Майкл приехал. Он проделал весь путь от Нью-Йорка до Мэна из-за меня, когда я несколько недель игнорировала его сообщения. Мне нужно знать почему, хотя мне кажется, что я уже знаю.

— Зачем ты приехал? — спрашиваю я. — То есть, я поняла, что ты подумал, будто это я попросила, но даже если так… это много усилий.

Его взгляд обжигающий. Тоскливый.

— Потому что я волновался о тебе. И мне нужно было, чтобы ты знала, как сильно.

Сердце пронзает шипами.

— Нет. Не надо.

— Прошло так много времени, Лив, — вымучивает он. — Ты так и не дала мне объяснить, — я замечаю вспышку боли в его знакомых серых глазах.

Ту же самую боль, которую ощутила я, когда Итан без оглядки убрался из моей жизни. Мы с Майклом облажались. В смысле, мы реально, сильно облажались, и этому нет абсолютно никакого оправдания. Но Итан не дал нам шанса объясниться. Мы не можем ничего исправить, вообще, однако у нас даже не было шанса сказать о своей любви и о том, как нам жаль.

В конце концов я получила такой шанс в конце лета, когда заявилась на вечеринку в хэмптонском пляжном доме родителей Итана. Теперь я понимаю, что с Майклом мне тоже нужно завершить историю. И ему это нужно в той же степени.

— После всего случившегося я не могу позволить тебе думать, что ты была всего лишь частью какого-то жалкого состязания между мной и Итаном, — он вновь движется ко мне, и на сей раз я даю ему взять меня за руки.

— Итан был твоим лучшим другом. Лучшим другом.

Майкл слегка опускает подбородок.

— Знаю. Это был мерзкий поступок.

Я фыркнула.

— Наш поступок за гранью мерзости, я даже не знаю, есть ли для этого подходящее слово.

Комната погружается в тишину.

— Я знаю, — наконец отзывается Майкл.

— Тогда почему? Я не снимаю с себя вины, но ты был инициатором. Я не злюсь, просто… почему, Майкл?

И пусть я спрашиваю, пусть я знаю, что ему нужно это сказать, а мне нужно это услышать, ведь так я смогу помочь нам двигаться дальше, мне не хочется, чтобы он это произносил. «Не говори, — безмолвно прошу я. — Прошу, не надо».

Но до Майкла не доходит мой немой призыв. Сколько бы лет он ни был хорошим другом, как бы близки мы ни были, он никогда меня не слышал. Не так.

— Потому что я любил тебя, — произносит Майкл, почти сломив меня простотой своего заявления. — Всё ещё люблю.

Я закрываю глаза.

— Как долго? Когда это началось?

Майкл пожимает плечами.

— Всегда.

Господи.

Он стискивает мои руки.

— Лив. Я должен знать. Ты… можешь… ты любишь меня, Лив? Ты любишь меня?

Боже.

Мне хочется солгать. Хочется избавить лучшего друга от жгучей боли, которую спустит с привязи правда. Но не могу. Я задолжала ему — как и себе — быть честной.

— Нет, — говорю я мягко. — Не любила. И не люблю. Не в таком смысле.

И после я жду, что он задаст мне вопрос. Жду, когда он спросит у меня почему я позволила ему себя поцеловать, если не отвечала на его чувства. Почему вернула ему поцелуй.

Я готовлю себя, но вопрос так и не звучит. Может быть, он не вынесет ответа. И, как ни странно, хотя мне и стоит чувствовать облегчение от полученной отсрочки, я почти жалею, что он не потребовал ответов. Ведь я наконец-то готова их дать.