Слон императора

Я со всех ног помчался вниз по склону и закричал: «Отойдите от клетки!» Но погонщики не слышали меня. Один из них перестал приплясывать и, видимо подстрекаемый приятелем, привалился к клетке, просунул руку между прутьями и стал приманивать медведей к себе. Моди и Мади уже не спали – их разбудили крики и музыка, доносившиеся от костра. Пламя у меня за спиной полыхнуло ярче, и я явственно увидел, что оба медведя уставились на чужака. Их глаза черными точками выделялись на белых мордах. Я вспомнил глупого пса из Каупанга, которому больной и слабый медвежонок одним взмахом лапы снес когтями полморды, и крик застрял у меня в горле. Моди и Мади уже не были медвежатами. Они подросли, стали ростом с хороших телят и были теперь очень опасны.

Я не успел.

Один из медведей с глухим гортанным рыком рванулся вперед. Блеснули белые зубы, и мощные челюсти сомкнулись на просунутой в клетку руке. В то же мгновение второй медведь поднялся на задние лапы и ударил передними по прутьям решетки, пытаясь достать до второго гуляки. Лодка покачнулась.

Ужасный вопль заглушил музыку и нестройное пьяное пение. Шум гулянья за моей спиной начал быстро затихать, а потом смолк совсем. Слышались лишь отчаянные крики и грозное басовитое рычание, с которым медведь – я решил, что это Мади, – яростно тянул и дергал человеческую руку, пытаясь затащить ее хозяина к себе в клетку. Второй медведь, Моди, чье имя означало «сильный», опустился на четыре лапы, а затем вновь поднялся на дыбы и еще раз обрушился всем своим весом на прутья решетки, пытаясь достать второго пьяницу.

Я почувствовал во рту привкус желчи. До места, где происходило несчастье, было всего несколько ярдов, но я был бессилен что-либо сделать. От воплей несчастного у меня вышибло из головы все мысли. Клетка ходила ходуном, лодка раскачивалась, по воде разбегались волны… И не успело мое сердце стукнуть еще несколько раз, как мимо меня кто-то промчался…

Аврам! В руке он держал горящую ветку, которую, видимо, успел выхватить из костра. Прыгнув в лодку, он сунул свой факел между прутьями, прямо в морду Мади. К этому времени возчик уже совсем обессилел, и ноги не держали его: он упал на колени, и в клетке оказалась вся его рука по плечо.

Наш проводник, крича во все горло, хлестал медведя горящей палкой. Справа от него второй медведь, Моди, продолжал, ревя, бросаться на решетку.

Мади неохотно открыл пасть, выпустил изуродованную руку своей жертвы, а потом, привстав на задние лапы, неуклюже повернулся и отступил в глубину клетки. Я, на нетвердых ногах, подошел к Авраму и, наклонившись, оттащил в сторону жертву медвежьей ярости. После этого мы с драгоманом взяли израненного пьяницу с двух сторон и втащили его на берег реки: его пострадавшая рука бессильно свисала. Позади Моди еще раза три-четыре ударил по решетке, но потом тоже опустился на четвереньки и принялся расхаживать по клетке. Мы с Аврамом донесли стонавшего погонщика до лагеря и положили его на пустую телегу. Рука его выглядела ужасно – сквозь растерзанные мышцы белела кость. Разом протрезвевшие товарищи пострадавшего столпились вокруг и неловко пытались чем-нибудь помочь ему. Подошедший Озрик, как мог, промыл раны и туго перевязал руку. Через час погонщики запрягли волов, и телега с раненым скрылась в темноте, держа путь в монастырскую лечебницу.

* * *

На следующее утро все участники вчерашней пирушки страдали от похмелья и были подавлены случившимся несчастьем. Молчаливые, пристыженные и угрюмые, они занимались своими делами. Мрачное настроение усугубляла пасмурная, гнетущая погода, в которой угадывалось приближение бури.

Вало тоже выглядел, как никогда, плохо: бледный, с покрасневшими глазами. У меня не хватило духу бранить его за то, что он оставил медведей без присмотра. Скорее всего, погонщики напоили его крепким вином нарочно, чтобы посмеяться над ним. Как только совсем рассвело, мы с ним отправились проведать белых медведей. Оба они спали в своей клетке.

– Будь поосторожнее с Мади, – предупредил я. – Прошлой ночью Аврам тыкал его в морду горящей палкой, чтобы заставить выпустить жертву.

На морде медведя были хорошо видны проплешины опаленной шерсти и следы сажи.

– Это Моди, – поправил меня Вало.

Я снова присмотрелся к хищникам:

– А я думал, что это Мади вчера разозлился…

– Это Моди, – повторил сын Вульфарда и, не обращая на меня внимания, вынул пробой, вставленный в петли толстого железного засова, на который была заперта дверь клетки. Я глубоко вздохнул и велел себе не вмешиваться. В том, что касалось понимания животных и ухода за ними, мне приходилось полагаться на инстинкт Вало.

Я смотрел, как он распахнул дверь, забрался в клетку, запер дверь за собой, подошел к медведю и нагнулся, чтобы осмотреть его. Моди открыл глаза, поднял голову и позволил Вало счистить сажу с его меха.