Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб

Убедившись в том, что он находится под жестким прессингом наблюдения, Судмалис имел еще время и возможности для бегства из Риги. Можно было исчезнуть, скрыться от всевидящих глаз гестапо. Но так были запрограммированы истинные патриоты, так был сконструирован он сам, что позволить себе спастись бегством от организации, от друзей, не сделав всего, чтобы вывести их из-под удара, — он не мог. Да, он понимал, что, используя адреса верных соратников: Алмы Микелсоне на улице Харманя 15, Бука на Бривибас гатве, художника Элиаса на улице Путну, останавливаясь у них, ночуя, используя их кров, он навел на них ищеек из гестапо. Надо было теперь их спасать. Это дело его чести как профессионального революционера. Но как? Он не сомневался, что квартиры эти обложены охотниками за черепами. Но бросить в опасности своих друзей, которые дали ему ключи не только от своих жилищ, но и от своих сердец, он тоже не мог! В этом заключалась трагедия. Долг и жизнь, что важнее? Судмалис выбрал долг. В эти дни он говорил Алме:

— Ты знаешь, я могу сравнивать. Так вот, в те месяцы, до взрыва на площади, нам несмотря ни на что, хотя гестапо неистовствовало и все ищейки стояли на ушах, но было легче. Групп Сопротивления было несколько, бежавшие из плена ребята были активны. Но часть из них ушли в отряд, многих арестовали. Теперь, как я чувствую, мы одни, как шары на бильярдном столе катаемся. Или нас пытаются толкать туда-сюда чужие руки. Седлениекс. Кто мог подумать?

— В отряде должны были думать, — ответила Алма. — Если ты, узнав о нем, все понял, почему они не могли раньше прислать своего опытного товарища с ним повидаться? Зачем такая активность с его стороны, если так легко, как ты говоришь, можно было бы с октября месяца запеленговать?

— Верно, так все и произошло. Схватили и заставили против своих выстукивать тексты, — бросил Имант. — Вот что, Алма, получу на днях пистолеты, снабжу всех вас оружием и надо уходить, по крайней мере со своих квартир, убрав все улики. Спрятаться у друзей — и прощай Рига.

С оружием дело затягивалось. Еще 5 февраля во время встречи с Рагозиным и Гудловским они обещали достать оружие буквально днями. На складе у них свои люди, все договорено. Немножко надо подождать.

— Ну не выходит сразу вынести, — объяснял Рагозин, — в караул заступили такие гады, что трясут буквально всех.

Прошла неделя, вопрос не прояснялся. Гестапо тянуло. Во-первых, прошло мало времени со дня прибытия Судмалиса и не все его соратники были ясны для Ланге. Во-вторых, дай ему оружие и оставь этого Андерсона с ним на несколько дней наедине, он раздаст пистолеты, гранаты своим соучастникам и они такие бои при задержании устроят, что как потом отчитываться за трупы гестаповцев у дверей?

Так что раздвоенность чувств, правда иного, тактического плана, наличествовала и у Ланге с Тейдеманисом и Пуриньшем. Бесконечно тянуть они боялись: распознает Судмалис игру Рагозина и Гудловского, тогда все, конец.

— А вдруг застрелится, увидев, что обложен? — спросил Панцингер доктора Ланге по телефону. — Не тяните. И никаких ему гранат. Скажите, что позже будут. Хватит играть на моих нервах. Кончайте операцию.

16 февраля Гудловский наконец-то сообщил Судмалису, что послезавтра тот может прийти за оружием. В этот же день Степан предупредил хозяйку своей квартиры, что 18 февраля явится некий Имант, которого он сам встретит. 17 февраля по просьбе Судмалиса его верный помощник Джемс Банкович посетил квартиру Микелсоне и вынес оттуда в чемодане шрифт для типографии.

Очевидно, Имант полагал до последнего момента, что, заполучив пистолеты, причем по два-три на человека, ребята сумеют отбиться и рванут из города разными путями. Он рассчитывал на это, иначе зачем ему было обзаводиться оружием? Он использовал последний шанс, который стал для него роковым, но от которого он не мог отказаться во имя надежды на спасение других. Если бы речь шла о нем одном, то испарился бы в момент. Уж что-что, но проходные дворы в центре Риги и особенно Старого города, где он работал до войны, он знал отлично. Но это все использовать для самого себя, как дезертиру? Нет, не такое воспитание получил он в подполье буржуазной Латвии и при нынешней оккупации.

Детально момент задержания Иманта Судмалиса описан в воспоминаниях хозяйки квартиры, где проживал Гудловский.

Итак, 18 февраля 1944 года, вечер между девятнадцатью и двадцатью часами. На улице темно, в доме, на лестничной клетке тоже: война, света почти нет, у потолка чуть проблескивает синяя лампочка. Первыми в квартиру проходят Рагозин и Гудловский — через кухню в комнату. Здесь, наверное, уместнее вспомнить рассуждения оберфюрера Панцингера о сцене и темных углах, которые заняли свои люди. Через четверть часа в кухню, где кушали хозяйка с мужем и детьми, вошел Имант. Он был молодым, выше среднего роста физически развитым мужчиной, хорошо сложенным. Был одет по тогдашней моде в длиннополое пальто, в шляпе.