Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб

— Не опережайте событий, — посоветовал Конрад, — все еще впереди.

— Не понимаю, сколько можно терзать человека, — обиженно заметил господин бухгалтер.

— Что вы, что вы, как можно, — съехидничал Конрад. — Мы предоставили вам почти трехнедельные каникулы, во время которых терзался я. Скажите, что же произошло после налета на кассу универсального магазина, которую вы так беспечно бросили? — внезапно спросил он, всем своим видом показывая, что детали самого налета его не интересуют.

Удар был силен. Конрад увидел, как Зарс побледнел и стал хлопать глазами. Ему действительно сделалось нехорошо. «Дознался, чертов сын», — засверлило у него в голове.

— Не все так безвозвратно ушло в небытие, как вам хотелось бы. Бумаги, шрифты машинок, люди, которые ими пользовались, имеют свойство оставаться, и я их нашел, Зарс. Так что, давайте, выкладывайте о вашей афере с кассой, — и Франц постучал по темно-синей папке.

— Какой афере? Кассу правда грабанули, но я был ни при чем, — промямлил тот. «Наконец-то, — подумал Конрад, — и разговоры о событии материализуются и приобретают очертания факта».

— Вы знаете, что такое быть выкинутым за недоверие, когда кругом безработица? — жалостливая нота прозвучала в голосе Зарса.

— Слышал. Что же вам приказали сделать, чтобы не оказаться в тюрьме или безработным? Чем вам следовало помочь этому господину? — Конрад бросил на стол фотографии Пуриньша. Франц скорее импульсивно двинул в дело тяжелую фигуру, нежели рассчитал варианты: делать это сейчас или позже. Выпад удался. Зарс, бросив взгляд на фото, обмяк и замолк минуты на две. Он явно растерялся, увидев, что Конрад перебирает еще какие-то бумаги в папке, из которой вылетела и бахнулась на стол эта фотография и в которой были еще какие-то листки, тем более, что эта темно-синяя папка-скоросшиватель во время предыдущих вызовов на столе не фигурировала.

— Поймите, все решалось в два дня и ночь, и я вначале понял, как и любой другой, что это был настоящий грабеж и меня вышибут из магазина за то, что я покинул кассу и оставил выручку. Потом дело повернулось таким образом, что я соучастник, ибо один негодяй показал, что он по голосу звонившего узнал голос моего знакомого, вызывавшего меня к телефону ранее. Передо мною замаячила тюрьма. Любому кассиру звонят друзья, и мы всегда отлучались… Поверьте, сначала я не соображал ничего, все запуталось: я соучастник, мне специально позвонили, я вышел из кассы, оставил вместо себя продавца, но тот не имел права влезать в кассу, где была кнопка тревоги, он остался стоять рядом, охранять, и тут эти разбойники хапнули деньги. Это был конец всему. День и ночь меня давили, показывали тюремные снимки — вот, мол, твое будущее. Затем сказали, что этих двоих поймали, и они дают показания, что я дал им идею грабежа, предложили очную ставку с ними. А потом появился вот этот, — он кивнул на фото, — сама любезность, пообещал все дело закрыть, если… — Зарс замолчал минут на пять.

— Что «если», — давая возможность отдышаться Зарсу после самого длинного его монолога за пять встреч, произнес с пониманием с сочувствием Конрад.

— Если я буду делиться с ними информацией о всех подозрительных незнакомцах, поселяющихся у нас с матерью и в домах рядом с нашим. Вначале он, — кивок на фото, — сделал вид, что грабители магазина именно в нашем районе и околачивались, даже около нашего дома, что их интересуют подобные «фрукты», которые выследили меня, сделали свое черное дело с ограблением, а теперь оговаривают меня. Я разозлился и сказал: «Ах так, ладно, помогу». Он, — опять кивок на фото, — заверил, ладно, мы тебя выпустим, дело закроем, в магазине тебе не работать, пока послоняйся так, а потом мы тебя пристроим, в обиде не останешься. Я уехал из Риги месяца на два по подпольным делам, предупредил, чтобы на меня не рассчитывали в связи с этой заварухой. Вернулся — меня за глотку: где был, с кем встречался, что замышляют твои знакомые, выкладывай. Тут до меня дошло, что влип я, что он, — опять кивок на фото, — никакой ни сотрудник криминальной полиции, а из политической полиции, и что все дело они разыграли, но было поздно, — Зарс понурил голову.

— А почему поздно? Мог и отказаться.

— Да? Как отказаться? Вы что думаете, они дураками были? У них все бумаги отработаны были, по которым я соучастник, магазин — пройденный этап, впереди минимум — безработица и максимум — тюрьма. Это с одной стороны. С другой — они с меня обязательство взяли — помогать им. И вот я между двух огней оказался.

— Допустим, тюрьма — это для слабонервных, — возразил Конрад, — никто с такой липой в суд бы не пошел. На испуг вас взяли.

— Может быть. Это теперь все легко обсуждать, тридцать лет прошло. А тогда? Да что говорить! — Зарс дернул головой и понуро уставился в пол. Наступила пауза.

— Как звали этого типа? — кивнул Конрад на фото, оставшееся лежать на столе.

Заре, не поднимая головы, бросил:

— Для меня он был вначале Смилгой, потом стал Пуриньшем. Его настоящая фамилия, наверное, Пуриньш. Так я его по телефону дома и в управлении вызывал.

— Номер телефона домашнего?