Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб

— Верю. Но я стараюсь, чтобы ты вообще не попала к ним в лапы, чтобы ты чувствовала опасность ловушки на расстоянии. Понимаешь? Мы еще будем говорить об этом с тобой. Две недели у нас в запасе, может, чуть меньше. У тебя есть одно слабое место.

— То, что я не вздорная бабенка, да?

— Нет, — засмеялся он, — у тебя нет опытного командира, с кем ты могла бы посоветоваться там. Тебе нужен советчик — тогда тебе цены не будет.

— А сейчас я что, дура?

— Нет, — покачал он головой, — ты умная, ты кажешься постороннему человеку очень умной, интеллигентной, серьезной, и это, как бы выразиться, входит в противоречие с тем, что ты бежишь в сторону оккупантов, фашистов, разбойников, которые по сути своей лавочники без образования, вообще дерьмо, которые книги сжигали, — как последний аргумент почти выкрикнул он. — Вот за это противоречие я и боюсь.

— Товарищ Ян, как будет, так и будет. Иного варианта пока у нас нет. Вы сами говорите. Я свою роль сыграю до конца…

Они еще говорили долго, обсуждая детали работы Ольги и ее поведения там, в тылу врага.

Чужая среди своих

Горечь потерь и поражений, сплошное невезение на фронтах порождали спешку, принуждали каждого в наркомате решать свои вопросы быстрее, еще быстрее, как можно быстрее.

Начальство нажимало, нервничали до безрассудств, до паники, до явных и скрытых ошибок, как это было ни зазорно вспоминать. Под угрозой смерти находились миллионы жизней, и мало кто верил сводкам, что что-то решалось планомерно и мы были вынуждены отступать на заблаговременно подготовленные рубежи. Уж слишком быстро двигался противник. Очевидцы рассказывали, что 1 июля, утром, в Ригу, на Московский форштадт выскакивали откуда-то красноармейцы в одном исподнем, но с винтовками, спрашивали, не эта ли дорога на Москву, и, получив ответ, бежали дальше. Нам за них стыдно не было. Краснеть за это надо было бы Сталину, но он за это велел расстреливать и, очевидно, был тоже на своем месте прав. Спешка перекатывалась через головы, как морская пена через купающихся.

Надо было за дни и недели доделывать то, чего не делали до войны годами. Невозможно было поднять из небытия тысячи чекистов, которые погибли во время чисток и которые требовались войне, а кто-то должен был их заменить — тайный фронт не закрывался на переучет. На него прибывали разные экземпляры, в том числе и такие, которые мечтали отличиться, и во имя нанесения ударов по врагу и получения актуальных сведений старались буквально вытолкать за линию фронта группы, отряды, а прежде всего забрасывались одиночки, двойки, тройки. Их гибель рассматривалась как героизм, как суровая дань войне, как выковывание алтаря победы, у которого мы затем дружно вытягивали «вечную память». В те дни далекой осени сорок первого мало кто задумывался о том, как часто жертвы бывали и напрасными. Они вели свой отсчет от ошибочных оценок начала войны. Теория о том, что война будет вестись на территории врага, разбилась 22 июня сорок первого года и вновь воскресла через долгие смертельные годы, когда советский солдат вернул оккупированной территории статус родной земли и она, многострадальная, вновь приняла своих хозяев.

А пока шла осень сорок первого. На отданной врагу родной земле царили мрак и туман, и Ян не знал, чем она дышит. Начальство же обязано было знать все, и он, к примеру, должен был ответить, что происходит в этом треклятом Остланде, как нарекли его фашисты. Он же жался, молчал, а его упрекали, что пора, товарищ, раскачаться, а проникновением у вас туда и не пахнет… Что он мог ответить? Надо было создавать позиции заранее? Ах какой умник! Вот что, выжимай из ситуации все, что можешь. На линии фронта в сто раз труднее. Давай, действуй. Да, совершенно верно, соглашался он, надо форсировать заброску людей… При этом чем-то жертвовали, какие-то острые углы стесывали, что-то упрощали. Часть плана о посылке Ольги через Смоленск выкинули: решили — нечего время тратить на лишний круг, это, дескать, плод фантазии, финты сверхконспирации некоторых товарищей. И вообще, кто затеял этот ее поход? Успеет ваша подопечная находиться и по территории Латвии. Легализуется по дороге с Востока, из Даугавпилса, на запад, в Курземе, в городишко Дундага, да? Очень хорошо! А оттуда в Ригу. Прекрасно!

Обошлось это пренебрежение (нарушение одного из законов на войне — закона достоверности деталей легенды, в данном случае — проделанного пути) дорого.