Слоны могут играть в футбол

Она не жевала и не улыбалась. Детский круг лица превратился в овал. Пришло облако, и фарфор ее кожи, перестав отражать солнце, засветился изнутри. Дмитрий послушался, ровно сел. Маша наклонилась вперед — он тоже. И столик был уже не между ними, а под ними, их лица нависли над еще горячими, по законам физики испускающими пар чашками. Со стороны их никто не мог видеть, крона платана качнулась к балкону. Маша наклонилась ближе, Дмитрий тоже наклонился, взвешивая, что стоит и чего не стоит делать. Маша пыталась отгадать его мысли, а он думал о том, что их глаза похожи и, в принципе, нос похож. Почему-то было тепло от этой мысли. Маша широко улыбнулась, ее лицо опять превратилось в круг.

— В общем… Вы думаете о чем-то высоком!

В этих словах не было иронии, наоборот — почти восхищение. Он смутился, пошутил:

— О высоком?.. Точно! Знаете самую уникальную крышу в городе?

Ее глаза заблестели.

— Не знаю!

— Показать?

— Вы же сказали, что все забыли!

— Ну… Частично все!

Классная получилась шутка про «высокое» и крышу. Они пошли рядом, выше и выше, в сторону холма со старыми зданиями, и это оказалось здорово: идти рядом. Это не имело цели, время растянулось, ему казалось, что шли очень долго. Перемещались относительно домов и оставались неподвижными относительно друг друга. Он болтал о чем-то и думал: что же может означать с точки зрения физики формулировка «частично все»?

Глава пятая, в которой герой обнимает Машу, а потом они чуть не гибнут в море

Это был день открытых дверей. Сначала без кода открылась дверь заброшенного подъезда, они поднялись по пролетам. Шли медленно, переступая через доски с гвоздями и останки мешков из-под цемента. Ближе к чердаку стало слышно урчание голубей, пара из них взлетела перед самым лицом. Дмитрий молодцевато забрался по вертикальной лестнице и уткнулся головой в обитый жестью люк. Он не раз в детстве лазил на чердаки и помнил это чувство: одновременно преддверие радости и страх неудачи. Когда упираешься головой в твердь люка и толкаешь его. Иногда люк открывался, иногда был намертво заперт, и наступало отчаяние, череп больно сдавливало холодным металлом. Но вся жизнь, страх и возбуждение проносились за секунду, пока давишь головой в это твердое небо, не зная: тебе просто больно или оно сейчас откроется.

Он получше устроил подошвы дорогих туфель на скользкой ступеньке, закрыл глаза, сделал усилие. Сначала показалось, что «небо» придавило его, но в следующую секунду поддалось, отворилось. Он заулыбался: сначала куда-то вверх, в темноту, где его никто не мог видеть, а потом, обернувшись, Маше. Впервые взял ее за руку и втянул в эту темноту. Она приземлилась рядом. Уже нужно было идти ко второй двери, ведущей на крышу, но они не шли.

— Я в первый раз так по лестнице залезла, — тихо сказала Маша.

— Скорее страшно или интересно? — спросил он.

— Ну… если вы думаете о чем-то высоком… то интересно.

Вышли на крышу. В одну сторону был виден порт и театр, в другую — залатанные крыши на дореволюционных зданиях. Маша прошлась, встала у края.

— Я в первый раз так город вижу.

— Опять в первый?.. Да, все в жизни когда-то бывает в первый раз!

Это была не очень удачная фраза. Маша посмотрела на него. Потом сказала:

— Соглашусь.

И больше ничего не говорили какое-то время, Дмитрий даже испугался, что мог неправильно понять Машин ответ. С чем она согласится? Или на что?

— Грустно, — сказал Маша, — сверху все какое-то полуразрушенное… Ни фига не Вена.

И пошла бродить дальше. Он крикнул:

— Отойдите от кромки. Вы что! Это опасно! — Она обернулась. — Я же за вас отвечаю!

Она не отошла.

— Мне вчера семнадцать исполнилось… Должно было что-то измениться, а все осталось, как было.

Он крикнул:

— А что должно было измениться?

Маша сказала тихо, но он услышал:

— Хорошо, что вы написали.

Промолчал. Потом крикнул:

— Ничего, что мы встретились? Может, родителям сказать?

Она покачала головой.

— У вас шарф есть?

Кивнула. И снова — молча.

— Наденьте, а то простудитесь!

Ничего не произошло, он стал приближаться.

— Наденьте! Серьезно, а то я вас затащил черт знает куда! Я за вас отвечаю!

Она достала из рюкзака и протянула ему шарф. Ничего себе. То есть, она предлагала ему самому это сделать? Значит… Что это значит? Он несколько раз бережно обмотал шарф вокруг ее шеи, поправил. И каждый раз Маша подавалась вперед, слегка касаясь волосами его пиджака. Однако, все в этом мире когда-нибудь заканчивается, закончился и шарф. И получилось, что Дмитрий ненадолго обнял Машу. Он вспомнил слова Семена и почему-то произнес вслух:

— Интересный собеседник…

— Я? — удивилась Маша, — Я вообще не очень люблю разговаривать.

— Да?

— А что разговаривать, если и так все понятно?

Это можно было толковать по-разному. Либо как то, что все в жизни в целом понятно без слов, либо Маше было понятно, что сейчас происходит между ними.

— Все понятно? — Он сделал ставку на первый вариант. — В жизни?

Опять прекратила разговаривать и просто несколько раз кивнула, как кукла фарфоровой головой.

— То есть, слова не нужны?