Слова без музыки. Воспоминания

— Мне кажется, я к этому пока не готов, — ответил я.

Я сознался, что сочинил несколько вещиц, но отказался их показывать. Я и сам знал, что в этих первых пробах пера нет ничего интересного.

— А приезжайте-ка сюда осенью и запишитесь в нашу школу на отделение дополнительного образования, — посоветовал профессор. — Там читают теорию музыки и композицию. Поработаете какое-то время над своими сочинениями, а затем, на их основе, будет принято решение, возьмут ли вас на отделение композиции.

Отделение дополнительного образования (или просто Дополнительное) считалось «образовательной программой для взрослых». Им руководил блестящий преподаватель Стэнли Вулф, сам талантливый композитор. Было решено: в течение года я подготовлюсь к серьезной попытке попасть на отделение композиции, после чего моим произведениям дадут оценку, а мое заявление о приеме в Джульярд — рассмотрят. Естественно, именно такой шанс я и искал. Я поблагодарил за совет и в точности последовал ему.

Но для начала передо мной встал «материальный вопрос». Чтобы приступить к учебе, требовались деньги. Правда, я рассчитывал, что, немного освоившись в Джульярде, найду какой-нибудь приработок. А пока я вернулся домой на автобусе компании «Грейхаунд» и устроился на самую лучшую работу в окрестностях — на завод «Бетлехем Стил» в Спарроуз-Пойнте, штат Мэриленд. Это был типичный рудимент промышленности начала ХХ века: оборудование успело сильно устареть и износиться. Поскольку я умел читать, писать и считать (что в те времена было редкостью среди работников «Бетлехем Стил»), меня определили в «весовщики». Это значило, что я, управляя краном, взвешивал огромные емкости с гвоздями и вел дотошный учет всей продукции нашего цеха. К сентябрю я скопил тысячу двести долларов с гаком: неплохие деньги по меркам 1957 года. Осенью я снова приехал в Нью-Йорк и записался на курс композиции к Стэнли Вулфу.

Но прежде чем углубляться в детали моих первых лет в Нью-Йорке конца 50-х, я должен заполнить несколько лакун в своей биографии.

Часть первая

Балтимор

Я — младший из троих детей Бена и Иды Гласс. Сначала родилась моя сестра Шеппи, потом — мой брат Марти, а потом — я.

Моя мать, привлекательная брюнетка, всегда выглядела опрятно. Вначале она была учительницей английского языка и литературы, а затем сделалась библиотекарем в школе, где позднее, с 1950 года, учился и я. Школа называлась Балтиморский Городской Колледж (в действительности это была государственная школа третьей ступени).

Ида была нестандартной матерью. Родилась она в 1905 году, и ее можно было бы резонно назвать одной из «первых ласточек» феминистского движения, хотя сама она никогда не причислила бы себя к феминисткам. Проблему неравноправия полов в нашем обществе Ида осознала самостоятельно, благодаря собственному интеллекту и проницательности. Когда она занялась самообразованием и побольше узнала о мире, ее перестала удовлетворять традиционная роль женщины в Америке — пресловутая триада «Küche, Kirche, Kinder» («кухня, церковь, дети»), позаимствованная из старой Германии. Ида не только осознала, что «образование — огромная ценность», — но и восприняла эту мысль как руководство к действию. В результате она намного превзошла по образованности всю нашу родню. Часть своей зарплаты она тратила на дальнейшую учебу: окончила магистратуру, писала диссертацию. Когда мне исполнилось шесть лет (а Марти и Шеппи было, соответственно, семь и восемь), у нас в семье установился новый обычай: все трое детей на целых два месяца отправлялись в летний лагерь, а Ида — куда-нибудь учиться. Насколько я помню, она ездила то в Швейцарию, то в другие американские города. Один раз привезла нам всем швейцарские наручные часы. Наверно, недорогие (мои, во всяком случае, продержались недолго), но мы ликовали. Марти и я могли бесконечно сравнивать наши часы: чьи лучше?

Когда мама уезжала на учебу, отец один управлялся в своем магазине грампластинок «Дженерал радио», который находился в центре Балтимора, в доме номер 3 по Саут-Говард-стрит. Отец любил в маме эту тягу к независимости и поощрял ее начинания.