Слова I. С болью и любовью о современном человеке

— Если человек ведет себя просто, то из сил он не выбивается. Но если примешивается хотя бы чуточку эгоизма, то, боясь сделать какую-нибудь ошибку, он напрягает себя и выбивается из сил. Да хотя бы и сделал он какую-нибудь ошибку — ну, поругают его маленечко, ничего страшного в этом нет. Такое состояние, о котором ты спрашиваешь, может быть оправдано, к примеру, для судьи, который, постоянно сталкиваясь с запутанными делами, боится, как бы не совершить неправедный суд и не стать причиной наказания неповинных людей. В духовной же жизни головная боль появляется в том случае, когда человек, занимая какое-то ответственное место, не знает, как ему поступить, потому что ему надо принять решение, которое кого-то в чем-то ущемит, а если его не принимать, то это будет несправедливо по отношению к другим людям. Совесть такого человека находится в постоянном напряжении. Вот так-то, сестра. А ты будь внимательна к тому, чтобы духовно трудиться — не умом, а сердцем, И без смиренного доверия Богу духовного делания не совершай. В противном случае ты будешь переживать, утомлять свою голову и душой чувствовать себя плохо. В душевном беспокойстве обычно кроется неверие, но можно испытывать такое состояние и по гордости.

Безыскусность очень помогает в монашеской жизни

...Видишь, как уютно стало у вас в гостиной от простых сереньких одеял? Сейчас хоть немножко стало похоже на монастырь.

— Геронда, а как монаху понять, что приличествует монастырю, а что нет?

— Начинать надо со следующего вопроса себе самому: "Кто я такой? И какие у меня обязанности в той жизни, которой я живу?" Армии делает честь цвет хаки. Монастырю делает честь черный цвет. Если армию переодеть в черное, а монастыри — в защитный цвет, то это не будет к лицу ни армии, ни монашеству. Представляете, если вы сейчас, подобно медицинским сестрам, переоблачитесь в белые халаты? Сестры вы или не сестры? Ну, вот видите... А медсестры наденут черные балахоны, чтобы одним своим видом доводить больных до отчаяния! "Видно, — скажут тогда больные, — наши дни сочтены, но только прямо нам об этом не говорят". Видите, такое переодевание было бы неприличным. Разве мы поступили бы так на самом деле? Какая-то вещь может быть действительно красивой, но монашеству она не приличествует. Например, бархат — красивая ткань, но если я надену бархатную рясу, то это будет мне не в честь, а в оскорбление. Не используйте в монастыре ничего красного, ничего цветастого. Не годится.

— Что же, Геронда, выходит все должно быть бесцветным, безвкусным...

— Вот тогда-то и откроется духовный вкус! Однако это нужно понять. Люди еще не поняли того, какую радость приносит простота. Я у себя в каливе смачиваю веник водой и снимаю с углов черную от сажи паутину. И делаю это всего лишь раз в год. Так вы не поверите, какие красивые черно-белые разводы остаются на потолке от мокрого веника! Настоящие узоры! Когда люди видят мой потолок, они думают, что я его нарочно так разрисовал! И знаете как я от этого радуюсь!

Я знаю монахов, которым была в радость не духовная жизнь, а мирской дух. Взыграния радости, которую дает простота, они не ощутили. Безыскусность очень помогает в духовной жизни. Монах должен иметь вещи, которые ему необходимы и которые ему приличествуют. Пусть он ограничится тем, что лишь немножко облегчит его жизнь, и не стремится к бо́льшему — к мирскому. К примеру, солдатского одеяла достаточно для того, чтобы укрыться от холода, — кружевным или цветастым одеялу быть совершенно ни к чему. Таким образом приходят простота, духовная отвага.

Принося монаху многие вещи, ты его губишь. Тогда как если человек освобождает себя от [лишних] вещей, это восстанавливает его силы. А если монах собирает вещи сам, то он себя губит. Когда мне присылают какие-то вещи, я чувствую тяжесть и хочу от них освободиться. Имея у себя в келье что-то лишнее, я чувствую себя так, как если бы надел рубашку, которая мне мала. И если некуда эти вещи отдать, то, по-моему, лучше их выбросить. Но стоит мне только их отдать, как я чувствую облегчение, освобождение. Как-то раз ко мне пришел один знакомый и сказал; "Геронда, такой-то человек дал мне эти вещи, чтобы я передал их Вам. И еще он просил помолиться, чтобы от него ушла душевная тревога". — "Чтобы от него ушла, а ко мне пришла? — сказал я в ответ. — Лучше забирай-ка ты эти вещи и уходи. Я уже старик: ходить по людям и разносить им подарки мне не по силам"[124].