Тема бессмертия в разных вариациях наполняет собой и вероучения, и мифы, и поэтическое творчество в самых разных культурах. В тех религиях, которые мы называем авраамическими, бессмертием наделена душа. Она возносится после смерти смертного тела «на небо», после чего ее ожидают либо вечные муки в аду, либо вечное блаженство в раю. Тем самым сконструирована модель, позволяющая человеком управлять, диктовать ему определённые рамки поведения, соблюдая которые он может надеяться на попадание души в рай. А если не будет соблюдать – то в ад, на вечные муки. Особенным элементом этой модели является именно вечность – души и ее посмертной судьбы. Нельзя не восхититься также и тем, что человек, верящий в эту модель как в реальность, никогда не ускользнет от расплаты или награды: смерть не спасает, потому что умирает только тело, а душа отправится на суд Божий. Другую – более комфортную – судьбу бессмертным душам предлагает модель переселения душ, развитая в индуизме и некоторых других «восточных» религиях. Это выглядит даже привлекательно и несет в себе немало романтики. Как сказал об этом поэт В. Высоцкий: «Хорошую религию придумали индусы». Я с ним согласен и готов в качестве забавы и самопсихотерапии фантазировать на тему о своих предыдущих жизнях, равно как и о жизнях последующих. И вообще: я не считаю, что человек – это «душа плюс тело», я в этом вопросе последовательный материалист: никакой нематериальной души нет. Но вот образ этой нематериальной, бессмертной души – есть! Не только у верующих, но и у меня. Я его частично заимствую у других, частично придумываю сам, но, главное, я им охотно пользуюсь. Представления о собственной душе для меня не какая-то там «объективная реальность», а конкретная моя, сугубо субъективная, но все-таки реальность. И она может в моих фантазиях и – если угодно, медитациях – быть бессмертной.
Мир прагматичного субъективного идеалиста привлекателен и многокрасочен.
Есть еще одно представление о бессмертии, описываемое с помощью понятия ноосфера – не того, которое вводил Вернадский, а того понятия, которое превратили в эзотерический конструкт его как бы последователи. Идея состоит в том, что человеческие сознания – в том числе и мое, и ваше и т. д. – наполняют собой ноосферу как некое вместилище, в котором пребывают вечно. Полагаю, что эта чушь хуже, чем переселение душ. Попытка «онаучить» – ахиллесова пята современной эзотерики.
Продолжая размышлять о человеческом бессмертии, я скажу, что оно для меня существует в той самой форме, о которой писал Маяковский: «…чтобы, умирая, воплотиться в пароходы, строчки и другие долгие дела». Мне представляется вполне достаточным и прагматичным утверждение типа: Шекспир (Толстой, Моцарт и т. д.) жив, покуда мы его читаем (слушаем). Это наиболее реальная и приятная во всех отношениях форма практического бессмертия (да, не бесконечного: и Шекспира когда-нибудь могут позабыть, но ведь и солнце будет светить не вечно).
И последний вариант бессмертия, который мне тоже по нраву. О нем говорит Х. Л. Борхес в своем эссе «Бессмертие». Вот несколько выписок.
Мы вправе верить в бессмертие.
Все мы, так или иначе, сотоварищи по этому миру. Каждый хочет, чтобы мир был лучше, и, если он вправду становится лучше, наши надежды крепнут. Если родина чем-то прославится (почему бы и нет?), в этой славе будет частица нашего бессмертия, и неважно, вспомнят наши имена или нет. Это пустяк. Важно другое – бессмертие. Оно – в делах, в памяти, оставленной другим.
Остаться может совсем немного, фраза, не больше. Скажем, такая: «Ну и парень, повстречаешь – не разойдешься». Кто ее выдумал, не знаю, но, произнося, всякий раз чувствую себя автором. И разве важно, что того куманька давно нет на свете, если он в эту минуту живет во мне и в каждом, кто повторяет его фразу?
То же самое – с музыкой или с языком. Язык – это общий труд, а потому бессмертен. Я говорю по-испански. Сколько умерших испанцев живут во мне? Что я думаю и как сужу, не важно, имена ушедших тоже не так важны, если все мы день за днем помогаем осуществиться будущему, бессмертию, нашему общему бессмертию.
Это бессмертие вовсе не обязано быть твоей собственностью, оно обойдется без случайных фамилий и имен, обойдется без наших воспоминаний. Зачем считать, что возьмешь в другую жизнь свою память и я, скажем, так и останусь в собственном детстве, в Палермо, Адроге или Монтевидео? Зачем всегда цепляться за прошлое? По-моему, это литературщина. Я могу все забыть и остаться собой, и все это будет жить во мне, даже безымянное. Может быть, самое главное как раз то, что вспоминаешь неточно, как раз то, что вспоминается безотчетно.
В заключение скажу, что верю в бессмертие, но не индивида, а мира. Мы бессмертны, были и будем бессмертными. Исчезает тело, но остается память. Исчезает память, но остаются дела, труды, поступки – вся эта чудесная частица мирового целого, о котором мы так и не узнаем, и хорошо, что не узнаем.