Слова, которые ранят, слова, которые исцеляют

Вишман: Действительно ли, что, встретив подзащитного в баре, вы спросили, не хочет ли он хорошо провести время?

Свидетельница: Нет, это ложь.

Вишман: Действительно ли, что вы пригласили его и трех его друзей к себе домой и хорошо проводили время?

Свидетельница: Нет!

Вишман: А после того, как вы хорошо провели время, разве вы не потребовали денег?

Свидетельница: Такого не было!

Вишман: Действительно ли единственной причиной вашего иска является злость оттого, что вам не заплатили?

Свидетельница: Нет! Нет! Это ложь!

Вишман: Вы заявляете, что подверглись изнасилованию и содомии. Будучи медсестрой, вы хорошо представляете, какие следы должны остаться на теле женщины после подобного нападения. Знаете ли вы, госпожа Льюис, что полицейские врачи не обнаружили свидетельств применения против вас силы или нанесенных вам травм?

Свидетельница: Я не знаю, что нашли врачи.

После того, как процесс закончился, Вишман был горд, когда главный присяжный заседатель поздравил его с тем, как он «блестяще» справился с женщиной. Он почувствовал себя гораздо менее гордым, когда через полгода встретился с медсестрой на ее рабочем месте. Узнав Вишмана, она начала кричать: «Это тот самый негодяй, который так обошелся со мной!»[91]

Понятно, что она имела ввиду не изнасилование и содомию, а то вербальное «изнасилование», которое совершил с ней адвокат. Вишман потом сказал, что эта встреча повергла его в шок и вызвала чувство вины.

Странно то, что адвокат удивился своей реакции. Почему он должен был чувствовать какую-то вину? Сложно представить более жестокое и унизительное обращение с женщиной, когда говорят, что она выступала в роли проститутки, и сфабриковала иск об изнасиловании только из-за того, что ей не заплатили.

Весьма искренние раскаяния Атвотера и Вишмана напоминают знаменитый момент в конце пьесы Джорджа Бернарда Шоу «Святая Иоанна». Действие происходит примерно через четверть века после того, как Жанна д’Арк была обвинена в ереси и предана смерти на костре. Когда группа людей собралась, чтобы обсудить то влияние, которая она оказала на их жизни, один человек сказал, что был счастлив присутствовать на ее казни, поскольку, видя столь ужасное зрелище, он со временем стал значительно добрее. «И что же, теперь Иисусу надо каждый век умирать в муках ради тех, кому не достает воображения?» – спросил другой герой.[92]

Только ли некоторым журналистам, политикам и юристам не достает сочувствия, чтобы понять, насколько подло унижать других? Несомненно, многие из нас также склонны к подобным проступкам, поскольку ежедневно оказываются опозоренными тысячи людей. И хотя причинение подобной душевной боли может происходить не столь публично, тем не менее ее разрушительная сила может быть не менее опустошительной.

Приведу в качестве примера случай с Джоаной, женщиной, с которой мы общались, когда ей было за тридцать и она работала менеджером среднего звена в крупной корпорации. Работа требовала от нее публичных выступлений и брифингов, но в течение ряда лет она не имела профессионального роста из-за необычайного страха перед аудиторией.

Ни сама Джоана, ни ее многочисленные друзья никогда не придавали значения ее крайней нервозности. Поскольку она была уверенным и полностью компетентным профессионалом и очень ясно излагала свои мысли в личных деловых беседах, никакого логического обоснования тому, что она испытывала страх всякий раз, когда ей предлагали выступить перед аудиторией, не было.