В наших действиях не должно присутствовать нашего «я». Не надо искать покоя для самих себя. Это мешает приходу Христа. Надо стремиться к тому, что доставляет покой другому человеку. Действительный покой рождается от доставления покоя другому. Тогда в человеке почивает Бог, и сам человек перестаёт уже быть человеком, достигает обожения. В противном же случае работает один лишь рассудок и всё остаётся плотским, человеческим.
Мирской здравый смысл утомляет рассудок и истощает телесные силы: он зажимает, ограничивает сердце, тогда как духовно здравый смысл сердце расширяет. Если разум используется разумно, то он может уязвить сердце и помочь ему. Когда ум уходит в сердце и становится его сотрудником, тогда каждое наше делание перестаёт быть просто рассудочным. Здравый смысл – это дар Божий. Однако этот здравый смысл нам нужно освятить.
– А у меня, геронда, нет сердца…
– Есть у тебя сердце! Но как только твоё сердце хочет что-нибудь сделать, твой рассудок зажимает ему рот. Постарайся приобрести сердечно здравый смысл, приобрести веру, любовь.
– А как я могу этого достичь?
– Чтобы потерять рассудок, начни вот с чего: босиком пройди по Салоникам маршем протеста! Пусть люди скажут, что ты свихнулась! Ты, милая, всё хочешь рассчитать с математической точностью. Ты что – астроном? Чтобы ты смогла трудиться над собой, прекрати мыслить рационально.
– Геронда, чтение каких книг поможет мне освободиться от мирской рассудочности?
– Прежде всего читай Отечник, «Историю боголюбцев»[177]
, «Эвергетин»[178], то есть не теоретические, но практические книги, чтобы от простого отеческого духа святости ушла мирская рассудочность. А уже после этого начинай читать авву Исаака – чтобы этого писателя, просвещённого Богом, ты по ошибке не приняла за философа.Мирской здравый смысл искажает орган духовного чувства
Святые отцы на всё смотрели духовным, божественным оком. Святоотеческие книги написаны Духом Божиим, и тем же Духом Божиим святые отцы истолковывали Священное Писание. Сейчас нечасто встретишь этот Дух Божий, и поэтому люди не понимают святоотеческие творения. Они смотрят на всё оком мирским, они не вглядываются дальше, у них нет той широты, которую подают вера и любовь. Преподобный Арсений Великий не менял воду, в которой замачивал пальмовые ветви, и она очень плохо пахла[179]
. Но где нам понять, что за дивный источник бил из этого чана с протухшей водой! «Ну уж этого-то я понять не могу!» – скажет кто-то. Говорящий так не хочет потерпеть и всмотреться в эту воду получше, чтобы увидеть, нет ли в ней чего-то ещё, но отвергает её, потому что не понимает.Если вмешивается рассудочность, то человек не понимает ни Евангелия, ни святых отцов. Искажается орган духовного чувства, и человек, обесценивая своей рассудочностью и Евангелие, и святых отцов, доходит до того, что говорит: «Сколько же лет люди без проку мучают себя аскезой, постом, прочими лишениями!» Но говорить так – это хула. Как-то раз ко мне в каливу приехал один монах-келиот на машине. «Сынок, – говорю, – ну тебе-то зачем машина? Ведь она не приличествует твоему образу жизни!» – «Почему же, геронда? – удивился он. – Разве в Евангелии не написано: