Слова встают с бумаги

Лазя меж вагонов грузовых.

Там порою скорые составы,

Пригибая головы и травы,

Мчались вроде молний грозовых,

На мгновенье бросив на перрон

Капли света из чужих сторон.

Сибирское детство

Меня не ссылали в Сибирь –

В Сибири родился и рос:

Штакетника серый горбыль,

Пакеты на кустиках роз,

Оковы тяжелых одежд,

Мороз, что трещит у виска,

Забытый кругляш-Будапешт,

Отрытый на дне сундука,

И Вечный огонь раз в году,

Райгазом включаемый в счет…

Куда же от вас я уйду,

Что б ни было в жизни еще?

Все было

Куликово поле

Ветра над полем Куликовым – как шесть веков тому назад.

И, устремляясь вдаль, суровым становится невольно взгляд.

Задумаюсь, глаза прикрою, представлю поле – как тогда:

Иду звериною тропою, из Дона пью – вкусна вода!

Цветет ковыль, по плечи ростом. Тону я в море ковыля,

Где, радуясь тяжелым остям, семян ждет матушка-земля.

Стоит зеленая дубрава утесом средь ковыльных волн.

А ветерок, лихой и бравый, легко взбежал на Красный холм.

Но нет, не только запах пряный горячий ветер мне принес.

Врага почуяв, конь мой прянул, насторожил точеный нос.

Заржал он, мне напоминая, что в поле я – не праздный гость,

А линия сторожевая. И вот, собрав поводья в горсть,

Скачу к своим с недоброй вестью, что тут, сильна, как никогда,

Идет со злобою и местью на Русь Мамаева орда.

А там князья сидят в чащобе, до крови споря, кто главней?

И враг ликует, Русь во гробе топча копытами коней.

Мелькнет ордынская папаха – и гнутся головы окрест.

Сырой земли славянский пахарь убит, поруган… Но воскрес!

Весь русский люд: крестьянин, воин, ремесленник и зверолов –

Встает, решителен, спокоен, услышав звон колоколов.

И Кремль, и Сергиева лавра, во все уделы шлют призыв:

«Едины будем, братья, в главном, вражду усобиц прекратив!»

И, как ручьи, от самых малых, к одной стекаются реке,

Идут дружины под начало московских стягов вдалеке.

Мужая в трудную годину, презрев беду и нищету,

Сплотилась Русь в строю едином: плечом к плечу, щитом к щиту.

О, мать-страна, ты слезы вытри: бойцы шли с верой, не с тоской!

Их вел к победе князь Димитрий, еще без прозвища Донской.

Хоть непростым был путь к Непрядве, мы бой орде готовы дать.

Любой крамоле и неправде единство наше не разъять!

Для поединка с Челубеем избрал монах удел земной:

Сразив – сражен… И солнце, рдея, взошло над нашей стороной.

Весь день оно палило в небе, текло кровавым потом с лиц.

И за бойцом боец, как стебель, булатом скошен, падал ниц.

Но за победу не напрасно мы платим жизнями оброк:

Уже на холм ворвался Красный с полком засадным князь Боброк.

И по степи, огнем объятой, коней усталых горяча,

Орду мы гнали до заката к реке Красивая Меча.

Потом, вернувшись, хоронили всех тех, кто встретил в поле смерть.

Как братья, спят в одной могиле боярин, князь, дружинник, смерд…

И травы шепчутся над ними, как шесть веков тому назад,

И не один фотограф снимет над золотым крестом закат.

Средь ковылей дубы ковчегом плывут сквозь ветра непокой:

Чем выше зелень их побегов, тем глубже корни под землей.

Петр Первый

Пилить, строгать любил. Тем паче

Любил пальбу и тарарам.

Он даже тешился иначе,

Чем было принято царям.

Он испытал капризы славы,

И что расчеты часто врут:

Так, триумфатора Полтавы,

Его пребольно высек Прут.

Он строил новую обитель

Из обветшалого двора.

Он был единственный правитель,

Кто ведал тяжесть топора.

Олонец

Стучат молотки корабелов

В ускоренном ритме сердец:

Так занят строительным делом

Любимец Петра – Олонец.

Когда-то здесь бились со шведом

Гребцы новгородских ладей,

А нынче куется победа

С закалкой в студеной воде.

Здесь ядра так мастер сработал,

Что в герб городской попадут.

Здесь первенцы русского флота

Со стапеля скоро сойдут.

Фрегатам на озере тесно,

Покинут они колыбель,

Андреевских вымпелов песню

Неся до заморских земель.

Летать научились орлята,

Окрепло Петрово гнездо…

И пот свой смывал император

Купельной карельской водой…

Легенда о Петухово и строительстве Транссиба

Звеном к звену срасталась сталь,

Как поезда, шли дни и ночи,

Росла Транссиба магистраль —

Страны огромной позвоночник…

И, среди прочих, инженер

В село приехал Петухово.

Там каждый первый – старовер,

Не доверявший жизни новой:

«Зачем железка, дескать, нам?

Подохнут куры ведь от дыма,

Смутит скотину шум и гам.

Давай-ка рельсы двигай мимо!»

А мужики-то все – кремень!

Упрешься – не было бы бунта:

Они ж привычны целый день

Ворочать многопудье грунта.

Поворотили в этот раз

И городского инженера.

А в папке у него приказ

И план масштабного размера.

Ему толкуют: «Выход прост.

С бумагой спорить, братец, глупо.

Но так ли, сяк десяток верст —

Начальство ж ведь не смотрит в лупу…»

И магистраль вдали легла

От староверов с хитрым словом,

А станция (не близ села!)

Осталась в картах Петуховом…

По транссибирскому пути

Неслись, кипя, года прогресса.

И стала станция расти

Со звонкой скоростью экспресса.

При станции поселок рос,

И в дни войны, покинув лоно,

Стал городом под стук колес

На фронт идущих эшелонов.

Указ Президиума дал

Ему названье Петухово.

Родился город, возмужал,

Годиной закален суровой.

И стало как-то не с руки,

Чтоб то село звалось как город: