Слова, живущие во времени. Статьи и эссе

Экзальтация? Разумеется. Он и меньше и больше своего «я»: «В определенные мгновения я чувствую бесконечную взаимосвязь». Так же, как Достоевский (чью прозорливость медики ныне склонны объяснять эпилепсией — не стоит ли, однако, поменять местами причину и следствие?): «Великое откровение посетило меня в тот миг, когда я стоял посреди комнаты… Какой свет, какой свет!»

Но в борьбе за свою жизнь, свое дело он через прозрения и хаос приходит к ясному пониманию, что выход в поражении. Он предлагает Минутке притчу о кошке, у которой в горле застрял рыболовный крючок, он лжет, и Минутка это знает: «Рано или поздно она все равно истечет кровью», — говорит Нагель о кошке. И Минутка знает, что это означает, потому что он — это он. Экзальтирован и прозорлив художник Нагель. Он умывается, прежде чем первый раз решает покончить с собой. Все в нем — сплошное противоречие. Он швыряет железное кольцо в море, совершает роковой поступок. Но тут же: «он был в смятении…» — это для того, чтобы оставить надежду. И еще он завязывает шнурок на башмаке.

И вот — наконец — едва ли не полное объяснение отношения к Минутке: «Теперь я понял вас, я знаю, что вас нужно одновременно пришпоривать и твердой рукой держать в узде» (с. 458). Это он выкладывает карты на стол перед Минуткой и костит его почем зря — и в то же время оставляет ему конверт с деньгами. А тем самым и возможность еще одного поражения: если Минутка откажется от подарка.

И Минутка отказывается. Цель достигнута.

Лишь одну деталь среди тех, что Гамсун использовал, чтобы ярче обрисовать эту цель, многие читатели могут счесть излишней. Речь идет о белой шляпке, которая была на Дагни в последнюю ее встречу с Нагелем, как намек на серебристо-белые волосы Марты Гудэ. И если читатель сочтет эту деталь излишней для характеристики Дагни, то для Нагеля она не остается незамеченной. Она — как последний камень в здании презрения к человеческой низости, которое Нагель возводил для самозащиты. Возможно, для Нагеля это маленькая капля, что заставила качнуться чашу весов. История со шляпкой представляется мне более важной, чем история с кольцом и ее символика.

Творение Нагеля: жить жизнью такою, какова она есть, — разбилось вдребезги. Искусство и жизнь едины. Поэтому он и умер.

1959

ВЕЛИКИЙ ШОЛОХОВ

Перевод О. Рождественского

Ход событий в романе «Поднятая целина» не так спокоен, как течение вод Тихого Дона. Это и хорошо. Подумайте сами, роман на восьмистах страницах о создании колхоза в селе Гремячий Лог — не правда ли, звучит убийственно скучно?

Но, как ни удивительно, это вовсе не так. Созданное в Гремячем Логе колхозное общество кажется целым миром. Первые, еще неуверенные шаги его, его неудачи, рост и относительные достижения — все это предстает перед нами как гигантский акт творческого созидания, свидетелями которого мы с вами являемся. Мы говорим «относительные победы», поскольку роман не завершается, в отличие от многих других произведений социалистического реализма, привычным триумфом. Главный герой, Давыдов, пал жертвой контрреволюционного заговора. Он умирает. И нигде в романе нет ни слова о том, что идеи его продолжают жить. Но ведь Шолохов — писатель. Он подразумевает это. И время подтвердило его правоту.