Слово… насколько научился разбирать их немудреную речь, оно состояло из слов «ночь» и «нести». Огонек вновь вопросительно поглядел на рууна. Тот постучал темным пальцем по изображению, потом вновь указал на лес, потом очень живо изобразил зверя, разрывающего человеку горло.
Очень нехорошо стало — и мальчишка пододвинулся к огню, озираясь. Потом наконец рассмотрел — у изображенного зверя глаза были синими… пятнами давно высохшей голубой глины.
С трудом сглотнул — и смотрел, не отрываясь, на грубый рисунок. Потом нашарил за спиной лист папоротника, сорвал и прикрыл изображение. Челюсть как онемела — рот не открыть. Но выдавил сипло:
— Да, ты прав… Его имя — Ночь, и он приходит, когда пожелает. Значит, он бывает и здесь…
Седой ничего не понял — шумно выдохнул и ушел.
Открытие не порадовало. Что ж, на что Огонек рассчитывал? Недалеко. Что бы ни сказал там, в Астале, Къятта своему брату, тот, видимо, решил отпустить игрушку. Но, появившись тут — что он сделает?
Нет, вслух сказал Огонек, тряся головой, чтобы отогнать видение. Дважды видел его зверем… и первый случай запомнит на всю жизнь. Но сколько можно бежать — и куда?
**
**
В этот год погода словно с цепи сорвалась — перед сезоном дождей сухой воздух боролся с надвигающимися тучами, вызывая бури и смерчи. Люди равно опасались отходить далеко от дома и укрываться под крышей — вблизи от деревьев каждое мгновение могло стать последним. Огни тин катились по земле, вызывая пожары, появлялись даже в домах, что мало кто мог припомнить.
Старики шептались — подобное бывает, когда земля недовольна своими детьми. Уже не один город в прошлом погиб, и вулканы были тому виной, и мор, чего ждать сейчас?
Служители домов Земли и Солнца ежедневно принимали подношения, в ответ успокаивая людей. А сами гадали, что еще вытворит сердитое небо, какими дарами его задобрить, и что происходит на деле — это случайно выдавшийся тяжелый год или нечто худшее. Башня стала получать втрое больше жертв, но пока это не помогало.
На Кайе гнев природы действовал тоже — он то метался, не находя себе места, то испытывал беспричинную сумасшедшую радость. И все чаще перекидывался в энихи, несмотря на запрет, и даже в доме порой — рискуя вызвать нешуточный гнев старшего.