Словами огня и леса (СИ)

Не поеду, твердил он себе, понимая, что возразить будет сложно.

К счастью, никто его пока никуда не тянул, даже в сад, где разрешали погулять одному.

Кайе вовсе не появлялся.

Но один раз пришла Киаль, в час, когда Огонек сидел на скамье в саду, смирно сидел, не шевелясь лишний раз, хотя никто за ним не следил и раны уже не болели почти. Принесла сполохи алого и золотого, звон браслетов и серег, аромат терпко-сладких цветов и плошку орехов в меду. Орехи остались Огоньку, всё остальное вспыхнуло и исчезло через четверть часа.

В душе подростка все перемешалось — ни за что не отказался бы от возможности видеть Киаль, спроси его кто, но вдруг и она какая-нибудь клыкастая тварь? Настолько измучился этим вопросом, что решился спросить одного из домашних слуг, принесших вечером еду. Тот рассмеялся и заверил — нет, ничего подобного, таких лишь двое на весь Юг, на весь известный мир — Кайе и некая не виденная Огоньком Шиталь Анамара.

А Кайе так и не приходил, а потом Огонек узнал, что его и вовсе не было дома все эти дни.

Порой вспыхивала надежда — потерял интерес к полукровке, и теперь Огонька попросту вышвырнут, не убьют же, раз лечили! — но сам не мог понять, именно этого хочет или все-таки нет. В прошлом ничего не было: пара сезонов тяжкой работы, немного леса, который любил и, кажется, знал — но в котором был один. А за эти недели словно прожил много больше, чем на прииске.

В конце концов признался себе, что скучает. Этой беспечности, безудержной радости жизни — не хватало. Если долго смотреть на огонь, а потом его вдруг унесут, глаза ничего не видят какое-то время. Даже если боялся огня и был вынужден смотреть на него, все равно, так и чудится пятно света, закрывающее все остальное.

**

В Астале становилось все жарче; скоро и люди, и земля будут отчаянно желать дождя, просьбы потекут к небу, а дары — в Дома Земли. Но и город, и предместья все равно жили в том же размеренном ритме, как и всегда — долгий труд сменялся сном, и наоборот, а Сильнейшие лениво наблюдали за круговоротом дней и дел — духота и жара отнимали желание вмешиваться. Их примеру следовали и квартальные старшины, и даже суд порой неохота было вершить — на мелочи просто махали рукой.

А Нъенна вдруг обзавелся избранной спутницей. Нельзя сказать, что по большой любви — скорее, их связывало признание друг за другом права на независимость. Молодая женщина — она и сама была из очень отдаленных потомков Тайау — стремилась видеть родню, особенно Киаль, как можно чаще, и Нъенна стал постоянным гостем в доме Ахатты.

— А ты не хочешь найти себе подругу, которую примут в Род? — спросил он у Къятты, когда после полудня они расположились в саду под навесом — дождаться, пока воздух станет хоть немного прохладней. Къятта по прежнему служил меркой во всем. Единственным недостатком был его младший братец, которого при каждом визите надеялся не встретить.

— Женщин у меня предостаточно… а дети… хлопот хватает и с этим. — Мимолетный косой взгляд в сторону окна… широкие листья скрывают часть дома, но известно, кто там живет.

Нъенна залпом выпил чашку холодной воды:

— Еще одного такого Астала не выдержит.

Ответом была едва заметная улыбка.

Нъенна знал, что у старшего родственника где-то в городе-сердце Юга или окрестностях двое сыновей от обыкновенных женщин, но впервые спросил, раз уж повод представился:

— Почему ты позволил им появиться на свет?

— Первый — по глупости, шестнадцать мне было. Я проверил его потом — так, ничего особенного. Я сейчас даже имени его не помню, имени его матери тоже… Где-то живут. А вторая слишком стремилась поднять собственное семейство за счет нашего Рода. Врала мне, пыталась использовать… Не смотри так — мне не стыдно об этом рассказывать. Она заплатила. Ребенок — никчемный калека.

— Ты постарался?

— А как же. По-моему, он глухонемой. Что ж, получила, что хотела. Нечего было хитрить, раз не умеет.

— И то верно… Но разве излишек Силы хорош? Сейчас твой младший вроде притих, но надолго ли…

Нъенна от души и завидовал, и сочувствовал родственнику своему — иметь в подопечных такое! А уж сейчас, когда едва год прошел с того суда в Доме Звезд, любая оплошность может переполнить чашу терпения.

— Ты серьезно тогда сказал, будто он уверен, что через пару весен войдет в Совет? За счет кого, интересно? Он хочет занять место деда? Или твое??

— Там разберемся, — Къятта полулежал на подушке-валике, с ленивой улыбкой разглядывал замершего на ветке куста богомола. — В юности полезно мечтать. Ну и… все знают, какой он.

— А он, дурачок, и не скрывает того, что может… Зачем остальным такое сокровище? Его скорее убьют свои, если продолжит выпендриваться.

Старший быстро глянул на Нъенну и отвел глаза, словно по-прежнему больше всего на свете интересовался богомолом.

— Трудновато будет убить…

— Но можно, и ты знаешь это. И ты не спасешь. Нет, я не хочу сказать ничего такого, просто… Не боишься за брата? Не слишком-то он умен, — с легким презрением сказал Нъенна. Лицо Къятты стало жестче.